непреодолим, отделяя тех, кто на белой палубе, от тех, кто на черной.
Но я была счастлива, потому что знала – боги забыли о Зарпанит и Алусаре. Для них двоих битва кончилась. Ни Гневная Иштар, ни Нергал больше не думали о своих жрице и жреце – в моем теле и теле Кланета они могли продолжать свою борьбу за обладание кораблем…
И вот мы плывем – и боремся, плывем – и боремся… Как долго, я не знаю. Много, много лет должно было пройти с того времени, как я видела богов в Уруке, но посмотри, я все еще молода, все еще хороша! По крайней мере так говорит мне зеркало, – и она вздохнула.
6. Я – не женщина!
Кентон сидел молча, не отвечая. Она молода и хороша – а Урук и Вавилон уже тысячи лет лежат в развалинах!
– Скажи мне, – услышал он ее голос, – по-прежнему ли храм в Уруке славится между народами? А Вавилон по-прежнему ли гордится своим господством?
Он молчал, в нем боролась вера в то, что он в каком-то чужом, незнакомом мире, и здравый смысл.
А Шарейн, с обеспокоенным лицом, смотрела на него все с большим и большим сомнением. Она отскочила от него и стояла дрожа, как гневное лезвие в прекрасных ножнах.
– Ты принес мне послание? – воскликнула она. – Говори – и быстро!
Женщина из мечты, женщина из древнего волшебства, для Шарейн у него был только один ответ – правда.
И Кентон рассказал ей правду, начав с появления каменного блока из Вавилона в его доме. Он не упускал ни одной подробности, чтобы ей стало понятней. Она слушала, не отрывая от него взгляда, она упивалась его словами – удивление сменялось на ее лице недоверием, а потом гневом, отчаянием.
– Даже место, где находился древний Урук, забыто, – закончил он. – Дом семи богов – теперь груда песка. А Вавилон, великий Вавилон, уже тысячи лет как сравнялся с землей!
Она вскочила на ноги – вскочила и бросилась на него, глаза ее сверкали, рыже-золотые волосы развевались.
– Лжец! – закричала она. – Лжец! Теперь я знаю – ты посланец Нергала.
В ее руке сверкнул кинжал; он успел перехватить ее руку, боролся с ней, отбросил ее на диван.
Она ослабла, почти потеряла сознание в его руках.
– Урук превратился в пыль! – всхлипывала она. – Храм Иштар – пыль! Вавилон – пустыня! И Саргон Аккадский умер шесть тысяч лет назад, ты говоришь – шесть тысяч лет! – Она задрожала, вырвалась из его объятий. – Но если это так, то кто же я? – шептала она побледневшими губами. – Кто – я? Шесть тысяч лет и больше прошло с моего рождения, а я – жива! Кто же я?
Ее охватил страх, глаза ее потускнели, она ухватилась за подушки. Он склонился к ней, она обняла его белыми руками.
– Я жива? – воскликнула она. – Я – человек? Я – женщина?
Ее мягкие губы умоляюще прижались к его губам, аромат ее волос охватил его. Она держала его, прижимаясь своим стройным телом в крайнем отчаянии. И он почувствовал, как сильнее бьется его сердце. И между поцелуями она шептала:
– Разве я не женщина? Я не живая? Скажи мне, разве я не жива?
Желание охватило его, он отвечал