из сторон Е-Сагиллы, зиккурата, ступенчатого храма, который когда-то был Великим Домом богов в древнем Вавилоне. Блок, должно быть, пользовался особым почтением, заключил Форсайт, поскольку только он был спасен при разрушении города Сеннахерибом и впоследствии помещен в восстановленный храм.
Но почему к нему относились с таким почтением? Почему такой чудесный корабль был заключен в камне?
Какой-то ключ к разгадке могла дать надпись, если бы не была так повреждена. В своем письме Форсайт указывал, что имя Иштар – матери-богини всех вавилонян, а также богини мщения и разрушения – несколько раз повторялось в надписи. Видны были также стрелообразные символы Нергала, бога вавилонского Аида и повелителя мертвых. Много встречались символы Набу, бога мудрости. Эти три имени были почти единственными различимыми словами на блоке. Как будто кислота времени, изъевшая остальные знаки, эти не могла тронуть.
Кентон читал клинопись почти так же свободно, как родной английский. Он припомнил, что в надписи символы Иштар говорили о ее гневной ипостаси скорее, чем о доброй. И всегда сопровождались знаком Набу, одновременно обозначавшим сигнал об опасности, предупреждение.
Очевидно, Форсайт этого не заметил – или не счел достойным упоминания в письме. По-видимому, он также не подозревал о таинственном запахе блока.
Что ж, теперь нечего раздумывать о надписи. Она исчезла навсегда с пылью, в которую превратилась.
Кентон нетерпеливо отодвинул стул. Он знал, что весь час тянул время, разрываясь между горячим желанием вернуться в комнату, где находился корабль, и страхом, что когда он туда вернется, все его приключение окажется иллюзией, сном; Что маленькие фигуры на самом деле не двигались, что они на тех же местах, где и были, когда он впервые увидел корабль, что это всего лишь игрушки – ничего больше. Больше оттягивать он не будет.
– Больше обо мне сегодня не беспокойтесь, Джевинс, – сказал он дворецкому. – У меня важная работа. Если будут звонить, говорите, что меня нет. Я закроюсь, и тревожить меня можно только, если протрубит архангел Гавриил, не меньше.
Старик слуга, полученный Кентоном в наследство от отца, улыбнулся.
– Хорошо, мистер Джон, – сказал он. – Я не позволю никому беспокоить вас.
Путь в комнату с кораблем пролегал через другую, где Кентон держал предметы, приобретенные им в разных отдаленных концах земли. Проходя через нее, он заметил яркое голубое свечение и остановился, как будто его задержали. Свечение исходило от рукояти меча в одном из шкафов – любопытного оружия, купленного им у одного кочевника в Аравийской пустыне. Меч висел на старинном плаще, в который он был завернут, когда вороватый араб проскользнул в его палатку. Бесчисленные столетия обесцветили лазурь плаща, на ткани которого извивались большие серебряные змеи, кабалистически переплетенные.
Кентон достал меч. Серебряные змеи, двойники тех, что изображались на плаще, вились вокруг рукояти. От рукояти отходил бронзовый стержень, восьми дюймов в длину и