невозмутимо возразила Ирина Ивановна. – Нифонтов – из дворян, его отец служил в гвардейском полку, в Волынском…
– Волынский полк? – перебил Лев Давидович. – Да он же одним из первых поддержал нашу революцию!
– Поддержал, перейдя на сторону победителей, – парировала Ирина Ивановна. – Не припоминаю его среди штурмовавших Таврический.
Отчего-то это неимоверно развеселило товарища наркома.
– Остроумно, товарищ Шульц, остроумно. Значит, таким сложным образом белые внедряли своего агента в непосредственное окружение народного комиссара по военным и морским делам?
– На месте белых я бы не пожалела никаких средств и сил, чтобы внедрить своего агента в ваше непосредственное окружение, – ровным голосом ответила товарищ Шульц. – И чем безумнее биография, тем лучше.
– Вот как у вас? – хохотнул Троцкий. Штабные командиры замерли.
– Да, вот как у меня, – не смутилась Ирина Ивановна. – И должна вам сказать со всей откровенностью, товарищ нарком, – мне приходится денно и нощно делом доказывать свою преданность революции. Спросите вот хотя бы товарища Ягоду. А о последнем времени – товарища Сиверса. Или товарища Апфельберга.
– Товарищ Апфельберг, конечно, очень талантливый сотрудник, но, увы, подвергся в последнее время моральному разложению с одной пригожей казачкой, правда, должен признать, очень пригожей казачкой, – усмехнулся Троцкий. – Что ж, товарищ Шульц! На будущее нам всем урок. Иерархии командования надлежит выстраивать чётко. А ваш доклад мы, несомненно, заслушаем… Спокойно, спокойно, Иосиф, я же сказал! Слушаем доклад товарища замначальника оперативного отдела.
– Слушаюсь, товарищ нарком, – Ирина Ивановна как ни в чём не бывало взяла указку и пошла к висевшей на стене карте. – Согласно последним поступившим донесениям, наши авангарды достигли рубежей…
«Не успели мы стать батальоном, а пришёл приказ о разворачивании в полк. Рывок наш к Воронежу не прошёл незамеченным; со всей России пробирались добровольцы – старшие кадеты выпускных возрастов, юнкера, военгимназисты; и оказалось, что многие (если не все) знают о нас, о том, что мы «Государя спасли». И просились специально к нам.
А потом на фронт приехал и сам Государь. Да не просто так…»
Батальон александровских кадетов стоял в парадном строю. Почищена чёрная форма, надраены сапоги, сияют верные «фёдоровки». Щёки Севки Воротникова в свежих порезах от неумелого бритья. Идёт вдоль сверкающей штыками шеренги Две Мишени, и на плечах у него – по-прежнему полковничьи погоны.
Импровизированным плацем послужил деревенский выгон за околицей. Обитатели сбежались все, от мала до велика, мальчишки облепили деревья и крыши, мужики с бабами приоделись, замелькали алые праздничные платки с рубахами.
Все глядели на ведущую к станции дорогу.
Глядели, глядели, солнце поднималось выше, начинало припекать.
Фёдор Солонов стоял на правом фланге,