сотни солдат, которые прыгают вниз и плавно опускаются на землю благодаря, кажется, парашютам. По улицам ездят повозки без лошадей, люди употребляют заводные калоши, по небу летают воздушные дилижансы. Зрительные трубы позволяют рассмотреть не только, что делается в далеком городе, но и услышать разговор жителей, а особый лорнет видит человека насквозь, работу сердца и других органов. Люди заселили Луну, а пищу получают со дна морского.
– Однако как вы все точно запомнили, Александр Сергеевич! – воскликнул я.
– Я недавно перечитывал… Если хорошо обдумать и развить это направление, то может получится интересно. Вы не собираетесь ли продолжать писать такие небылицы?
– Нет, я теперь больше увлечен историей и современностью.
– Однако ж вы описали будущее не без сарказма, – заметил Пушкин, – заменив там всеобщее обращение французского языка арабским. Да еще назвали язык Вольтера однозвучным и беднейшим словами из всех языков!
– Я припоминаю, что и горожан вы не пожалели, – добавил Антон Антонович. – У вас там дома стоят из чугуна, и жители вынуждены ходить по железному городу в шляпах с громовым отводом и металлической цепочкой для сплыва электрической материи на землю.
– Да, это смешно, – хмыкнул Пушкин. – Стоит представить на моем цилиндре еще и железную палку с цепочкой!..
– Ну, если будет такая мода – то и будете носить, – уверенно сказал я.
– Вы и моду не раз вышучивали, Фаддей Венедиктович. Ваше счастье, что дамы не читают пока невероятные небылицы, а то бы они вам этого не простили.
– Верно, потому вы, Фаддей Венедиктович, и не отыскали своих произведений в библиотеке XXIX века! – хохотнул барон.
– Это говорит только о скромности нашего хозяина, – вступился за меня Пушкин. – Да и кто знает, может быть, мы еще успеем в оставшейся жизни написать что-то, что переживет века.
– В вас-то я не сомневаюсь, Александр Сергеевич, – ответил я комплиментом.
– Ваши машины для делания стихов и прозы также превосходны, а особенно то, что они изобретены в наше время и передаются по секрету от безграмотного к бестолковому и обратно. Верно, что головы у некоторых наших писак устроены гораздо проще любой машины, и работают скорее механически, чем вдохновенно. И вполне допускаю, что такие же писаки будут встречаться и в будущем. Но неужели вы верите в то, что хоть и через тысячу лет на юридическом факультете университета появятся отделения: добрая совесть, бескорыстие и человеколюбие?
– Я верю в Просвещение, – сказал я твердо.
– Я тоже, но скорее, мне кажется, осуществится другая ваша поразительная выдумка: потомки уничтожили все леса и дерево у них ценится так высоко, что из него делают деньги. Каково: деревянные рубли! Такое я даже вообразить не в силах!
– Спасибо! Превосходить первого романтического поэта в воображении, да по его собственному признанию – величайшая похвала!
– Уверяю вас, Фаддей Венедиктович, это не самое удивительное дело, – заметил барон Дельвиг. – Пушкин всех хвалит, это не штука. Вот когда он начнет вас ругать, это значит – вы добились настоящего его внимания и расположения. Меня он начал критиковать лишь недавно, а ведь мы с детства друзья.
– Это