как насчет других гостей? Они еще были наверху или вы ушли последними?
– Наверху еще оставались люди. Больше никто не собирался уходить.
Мервель, казалось, хотел что-то добавить, но тут подошел один из полицейских и привлек его внимание. Полицейский держал что-то завернутое в полиэтиленовый пакет и, отведя инспектора в сторону, негромко с ним заговорил.
Мы с Джулией переглянулись. Казалось, она трезво оценивала эту жуткую ситуацию, но, судя по всему, ее не накрыло то странное предчувствие, от которого я не могла избавиться.
Когда Мервель обернулся, он держал завернутый в полиэтилен предмет, и я увидела, что это был нож. Темный от крови, он предположительно являлся орудием убийства. Я не могла оторвать от него взгляд.
Какой ужас. Как ужасно, что этим предметом человека лишили жизни.
Инспектор повертел сверток в руках, чтобы рассмотреть нож поближе, и я услышала, как у Джулии перехватило дыхание.
Мервель резко поднял на нее глаза.
– Да, мадам?
– О, ничего. – Она тихо засмеялась. – Просто… крови много.
– Но вы, мадам, как ученица «Лё Кордон Блё» наверняка привыкли к виду крови, – заметил сыщик, внимательно наблюдая за ней. – Иначе вы бы не стали великим поваром, non?
– Человеческая кровь – это вам не кровь из говядины, – возразила она.
Дурное предчувствие охватило меня. Мервель еще не раскрыл рот, а я уже знала, что он скажет.
– А может быть, вас расстраивает, мадам Чайлд, не кровь, а то, что вы узнали этот нож? – Инспектор пригвоздил ее холодным взглядом. – Это ваш нож, не так ли, мадам Чайлд? Это ваш нож, из вашей кухни был использован для убийства pauvre[19] мадемуазель Терезы… сегодня рано утром.
Глава третья
– Никто в здравом уме не поверит, что Джулия в состоянии кого-то убить! – с дикой яростью выпалила я, гневно расхаживая по гостиной и возмущенно жестикулируя. Я даже не сняла пальто, зато стянула шарф и использовала его как знамя, размахивая в такт своим словам. – Это смешно!
– Ну-ну, ma mie[20], может, не стоит так бунтовать, – сказал дедушка, взглянув на стоявший у стены сервант. От моих шагов пол сотрясался так, что тонкие чеканные бокалы для аперитива и вина, соприкасаясь, звенели. Вероятно, его беспокоил и мой развевающийся шарф, поскольку на столах в гостиной стояло много хрупких предметов. – Давай ты сядешь и… выпьешь чего-нибудь для успокоения нервов. – Он указал на голубой парчовый диван в стиле Людовика XV. – Как насчет арманьяка?
– По-моему, такое безобразие требует виски, а не простого бренди, – возразил дядюшка Раф и встал, чтобы за всем проследить. При этом он сунул под мышку крошечную пушистую коричнево-белую собачку, сидевшую у него на коленях, и подошел к серванту. – И с каких это пор ты не позволяешь бунтовать, а, Морис? – Он искоса, ласково взглянул на моего деда и улыбнулся мне. – Помочь тебе снять пальто, ma chére?[21]
Мой дед небрежно и коротко махнул рукой в сторону Рафа, как бы отказываясь от его замечания, но я увидела, что его губы дернулись в улыбке.
Я не знала его точного возраста, но, по моим оценкам,