Соцела толковать. Он везде, во всем и всех… следит, следит… – помахивая ручкой как-то очень фривольно, удалился от него Лектор, и Савелий остался в одиночестве.
Постоял, покачиваясь под фонарем, потом плюнул:
– Тьфу! – сказал он. – Чистый шизофреник!
И зашагал домой Савелий. Не заметил, как прошел на пьяных ногах три освещенных улицы и свернул в ту, что вела прямо к домику. Горели фонари, и ни души. Домики стояли с потушенными окнами. Собачка затявкала, но, услыхав его голос, заскулила, повизгивая, выразила радость… В дом Савелий вошел осторожно, прислушиваясь по-звериному. Пусто! Проверил все комнаты, перед тем включив свет, потом заперся и рухнул в постель. Вмиг заснул, успев еще раз подумать про Кирилла Петровича: «Чистый шизофреник, Лектор-то!»
Садист
Проснулся Савелий с похмелья очень рано. Попробовал поднять тяжелую, как ртутью налитую, голову и, обессиленный, вновь уронил ее на подушку.
«Как же я, идиот, так надрался вчера?» – вяло шевельнулась мысль. Он с трудом разлепил веки и повел глазами. Движение зрачков толкнуло волну боли в голове. Савелий застонал и закрыл глаза. В этот момент собачка громко залаяла, и звук отдался у него внутри ударами кувалды. «Чтоб ты провалилась!» – мысленно проклял он собачку. Опять с трудом открыл налитые болью глаза, застонал и медленно стал подниматься с постели, на которой он, как только сейчас выяснил, спал не раздеваясь.
В дверь постучали, и вошла его родственница, пожилая женщина в платочке. Вмиг оценила она и поняла состояние Савелия и стала действовать. И в результате через несколько минут, пока Савелий, сжав грудь руками и тяжело дыша, ходил взад-вперед по комнате, на столе появилось все необходимое для его излечения… Откуда только взяла?
– Видно, знала, где что у мамы стоит, помогала, ухаживала, небось, за ней… – подумал Савелий.
– Ну, Савелий, давай поправляйся! – скомандовала родственница.
Раньше всего он быстро выпил рассолу и вмиг протрезвел от прохладной пряной остроты. Потом подумал и опрокинул рюмку, тут же стал закусывать брусникой… А родственница, похлопотав, несла горячее. Налила тарелку ему дымящихся жирных щей.
Похмелье медленно проходила. Головная боль, правда, не ушла, но та стеклянность, когда кажется, что от малейшего шевеления все со звоном посыплется, такое почти исчезло.
– Спасибо тебе, – поблагодарил он родственницу. – Спасла…
– Да что ты? Вижу зеленый, сразу подумала: с похмелья, небось. Дело известное. Мой сейчас поутих, а раньше так пил, прямо сил больше не было, перед людьми неудобно.
– Слушай, тетя Фрося, – перебил ее Савелий. – А ты в снах понимаешь?
– Смотря что. Бывают, конечно, сны очень серьезные, только редко. А так, чепуха одна снится…
– А к чему печь, печка снится, как будто наехала?
– Печка – это печаль. Но не всегда, смотря как снится. Вон твоей мамке снилась тоже печь, и вроде обвалилась она; обвалилась и образовался просвет. Ну вот печаль тогда как раз и рухнула, и просвет образовался. Тогда ты как раз универси�