«Кястум! Кястум!»1
Франт Ранули Анда при встрече с кем бы то ни было держал тонкие руки на отлёте, как будто готовился обнять. Или пуститься в пляс.
Он ходил в сорочке, подчёркнуто расстёгнутой от кадыка до третьей пуговицы сверху. More sexy!
Ломбрэ его, коллекционера повторных браков, известного своей позицией «жена как игрушка: хороша лишь новизной», не жаловал и вежливо держал, как тут принято было говорить, «на расстоянии».
– Крючконосая баба! Подслушать даже летом при открытых окнах нормально не может. Хочешь – верь ей, хочешь – нет.
– Жалуется, что твой крик у неё, потерявшей от прилива крови лицо, поднял давление аж за три часа до окончания смены. Точно, ты в нарды вчера переиграл. Небось, снилось, будто предупреждаешь тёрщика Токэ или непримиримого дедушку Дво, что это твой тренировочный, «не в счёт», ход перед тем, как выбросить на зари2 свои фирменные ду-шеш3?
– Ничего мне не снилось.
– Ва!
Сначала снилось ему лимонно-жёлтое «на вид» солнце.
Оно, скорее всего, «на вкус» – кислое. Если верить цвету.
Затем – небо, прошитое дождинками. Как стальными иголками.
Изумруд зелёных волн похолодел и стал острым, как осколки стекла.
Потом – туман акульего цвета.
И ещё какие-то важные частности.
Из-за них он, мрачный (а чему радоваться-то?), безумствующий капитан корабля со сломанным судовым рулём, оторвавшимися якорями и истерзанными в клочья парусами, чувствовал себя уязвимым. А впереди, как знание, придающее страху точность, его поджидали беспощадно твердеющие скалы. Они призрачно скалились сквозь туман, словно издеваясь над Ломбрэ.
Откладывая неизбежность, он в отчаянной надежде, то ли прося о чём-то, то ли заклиная кого-то, атаковал в своём жутком сне мокрую палубу технически оснащённым броском двух безучастных белых с чёрными метками на гранях зари и, судорожно пробивая немоту, неистово вопил:
– Кястум! Кястум! Не в счёт! Не в счёт!
Не играл он в нарды накануне.
Понервничал.
Бывает.
Дедушка Дво пожаловался ему – «Зимой горька вода со льдом»4 – на сына, которому обиженно сказал, что тот только изредка по соседскому телефону Энзелы слышит, как стареет, пока однажды не ответит, голос отца.
«Дай мне его номер! – твердо сказал старик Ломбрэ. – Позвоню, задам ему…»
«Отвези меня к сыну, и я скажу тебе номер его телефона…» – ответил с надеждой дедушка Дво.
У старика Ломбрэ не было ни телефона, ни, последние лет тридцать, живого сына.
Но не мог же он признаться Раули, что видел нелепый сон.
С рассвета в этом городе привычно «заступают на дежурство» сотни просыпающихся древних и свежих ароматов.
Но нет среди них запаха моря.
Нет.
Разве что кто-нибудь