его слова, на толчки в спину, вяло брел, не видел ни стен, ни дверей, не слышал покрикиваний надзирателя. Привели его в кабинет. Там был какой-то безликий человек, растрепанный и небритый.
Увидев Анохина, Макеев вскочил со стула, искренне ужаснулся. Не таким он ожидал увидеть сексуального маньяка. Ждал с дрожью, с волнением готовился к борьбе. Взглянув на Анохина, он сразу понял, как нужно вести себя с ним.
– Эк, как тебя разделали! – воскликнул он сочувственно и выхватил платок из кармана. Следователь стал осторожно, чтобы не причинить боль, вытирать кровь с лица Анохина, приговаривая:
– Звери! Звери!.. Ты садись, садись… Сейчас мы тебя к врачу… Мигом подпишем бумаги и – к врачу… И из этой камеры уберем… Ох, звери!
Николай сел. От сочувственного голоса непонятного человека вновь захотелось заплакать. Слезы защекотали ресницы, ослепили его.
– Сейчас мигом, мы мигом… Держи! – сунул ему ласковый человек в руку авторучку и придвинул какие-то листки. – Подписывай здесь! И к врачу!
Анохин послушно расписался.
– Теперь здесь… здесь… здесь… – Николай подписывал, подписывал. – Вот и хорошо! – радостно выдохнул безликий человек и крикнул: – Иванов, в медпункт его!.. – И снова Анохину. – Ты молодец! Я не ожидал, честно скажу, никак не ожидал… Камень с плеч… Держи! – всунул в руку Николаю свой окровавленный платочек. – В медпункт его!.. Не, погоди… Может, ты скажешь, где пленочка, а? Шепни, только шепни!
– Ка… кхе… Какая пленочка? – еле выговорил Анохин.
– Ну, та, та!
Сознание медленно прояснялось, очищалось. Анохин смотрел на безликого человека, который придвинулся к нему так, словно действительно ожидал, что Николай шепнет, и боялся, что не услышит. И Анохин шепнул:
– Что я подписал?
– Да, протокол, – отмахнулся скользкий человек. – Забудь о нем. Это прошлое… Как насчет пленочки?
– Покажите, что я подписал…
– Ладно, ладно, до завтра! В медпункт! Ты его заслужил… А с камерой погодим… Вспомнишь о пленочке, постучи, переведем в другую…. Хэ-хэ-хэ! – засмеялся радостно Макеев. – А мне говорили – крепкий орешек!.. Не таких раскалывали…
Из медпункта привели Анохина в камеру – все лицо в зеленке. Встретили его сокамерники молча, настороженно. Боялись, что он рассказал, кто учинил над ним расправу, и зачинщики окажутся в штрафном изоляторе. Надзиратель спокойно захлопнул за Анохиным дверь, не потревожив никого. Николай побрел в свой угол, но спокойный бас остановил его:
– Канай ко мне, журналюга! – позвал его плечистый к столу, поднимаясь.
В дальнем от параши углу под окном они присели на нары напротив друг друга. Плечистый взглянул на лежавшего через нары от них парня в майке, и тот молча вскочил и ушел к столу, где начали громко перемешивать домино, продолжать игру.
– Левитан, кликуха моя! – вполголоса представился плечистый. – Голос у меня такой… Не слыхал ничего о Левитане?
– Диктор был…
– О дикторе все слыхали… Я говорю о себе. Обо мне многие знают… Вижу,