тоже Пален породил. Напугал Николая, и последовали тридцать лет реакции.
Ну, да бог с ним, теперь с Пестелем точно не замутят очередной переворот, Пестеля после войны и пристрелить можно. Та еще сволочь. Бог с ними, пора пообщаться с наглом обделавшимся. О, англичанка опять гадит.
– Где деньги, Зин? – снял повязку, удерживающую кляп, с лица посла Брехт.
Событие шестнадцатое
Непобежденные не все непобедимы.
Жадные. Все великобританцы жадные. А самый жадный – сэр Аллейн Фицгерберт. Пришлось еще один пальчик обстругать, чтобы узнать, где в доме деньги лежат. Хитрый и жадный был посол. Сразу взял и выдал местоположение саквояжа с деньгами. Оказался тайничок прямо в этой комнате, даже не тайничок, а просто подальше убраны деньги. На буфете стояла коробка из-под шляпы, а там в ней вместо шляпы русские рубли, пачки ассигнаций, купюры разные, но сторублевых не было. В сумме в коробке было около пятидесяти тысяч. Если бы там хотя бы пара пачек фунтов или стерлингов лежало, то Петр Христианович бы поверил, что вот все, что дали дипломату на Даунинг-стрит, все честно и выдал. Однако в коробке английских блеклых некрасивых бумажек не было, ни одной.
– Уважаемый, а где лежат пятнадцатифунтовые банкноты? – Брехт в той жизни был нумизматом, да и то не очень ушибленным на всю голову, за раритетами ценой в миллионы рублей не гонялся, понимая, что нет у него таких денег. Бонистика, то есть коллекционирование бон – бумажных денег, вообще его не интересовала, но как-то, составляя каталог наличествующих у него монет Соединенного королевства Великобритании и Ирландии,[8] наткнулся на продажу бон и удивился неразумности наглов. Существуют билеты в пятнадцать, тридцать, сорок фунтов. Не проще ли это набирать червонцами или пятерками?
Потому и спросил сейчас посла, захотелось, прямо край, подержать в руках пятнадцатифунтовую банкноту.
– Нет.
– Охо-хо, дорогой Аллейн, а я ведь хотел уже домой идти. Нет, вас бы развязывать не стал. А то вы выбежите голышом на улицу, помощь там звать или ругаться нам в спину, и простынете. Пневмонию заполучите, и все, пишите письма. Оставил бы связанным вас, уважаемый сэр, утром люди придут и отвяжут, а теперь что? Теперь придется вам еще один палец отчекрыжить. Сема, – подозвал Брехт переодевшегося во фрак дезертира. Немирович с Данченко, оба бы закричали: «Не верю». Так не шел фрак к бородатой роже Семы.
Семен подошел с окровавленным тесаком. Нагл зажмурился, но тайну «золотого ключика» не выдал. И только когда Семен срезал с мизинца часть кожи, заорал и пообещал пойти на сотрудничество. И опять обманул, прикинулся, что сознание потерял, облили вином из бутылки, что стояла на столе. Не подействовало, пришлось опять пускать в дело тесак. Закричал и стал угрожать. Даже обстрелом Санкт-Петербурга английским флотом.
– Дурашка, тебя же не Александр Павлович грабит, а обычные каторжники. Зачем стрелять по