изумился Шерстнёв.
– Косаченко искать.
– Кого? – переспросил Косаченко и вышел из-за спины лейтенанта.
Оказалось, ходил к танкистам за ложками. И лейтенант решил, что эта ночь для него никогда не кончится, и что она по любому будет в его жизни последней, потому что ему снова предстояло докладывать, что его взвод ушёл. Но доложить он ничего не успел, третий взвод обо всём доложил сам. Только что успокоившаяся «зелёнка» снова взорвалась, затрещала и рассыпалась разнокалиберной дробью, и с такой интенсивностью, что на лейтенанта дождём посыпались срезанные листья и клочья виноградных лоз, – третий взвод вовсю искал Косаченко. Но нашёл, похоже, кого-то не того, и сейчас те, кого он там нашёл, спешно отходили.
– А, чёрт!.. – проснулся Шевцов. – Подъём, всем вперёд!
И седьмая рота пошла искать третий взвод, открыв неожиданно образовавшийся оперативный простор. И батальон этим простором воспользовался немедленно и действительно оперативно и уже через полчаса заполнил его собой. Проснувшись и торопливо снимая посты, он протащил сквозь «зелёнку» колонну и на рассвете из ущелья вырвался. Прошёл узкую горловину и тут же рассыпался блоками и постами, заняв всё, что господствовало над долиной. А мимо него прошёл второй батальон, за которым пылил, замыкая движение, первый. Впервые за всю операцию полк одним рывком прошёл километров пятнадцать. Противник отходил так поспешно, что не успевал даже прикрыться минами, решив отложить это удовольствие на потом. Но сапёры и этого удовольствия ему не доставили, сами перекрывая все выходы на дорогу. А по этой дороге неутомимо громыхал катками могучий тральщик, шла сквозь сплошную серую пыль поседевшая от неё броня. Полк продвигался чулком, выворачиваясь змеиной шкурой и оставляя свои ударные части в арьергарде. И третий батальон неожиданно для себя остался. Он оказался в полной тишине, которую нарушал своим матом Косаченко, горячо убеждавший сапёра:
– Ищи, сука, ложку, ищи!
Он уговаривал сапёра поискать её миноискателем, но уговорил только за участие в супе, который снова затевал третий взвод. Но уже настоящий, с пятью картошками, которые для справедливости разваривали до полной неузнаваемости. Сапёр на него посмотрел, понюхал и соблазнился:
– Только на полчаса!
Ушёл без малейшего шума в «зелёнку», но уже через десять минут радостно заорал:
– Нашёл!
И предъявил Косаченко сияющее домашнее чудо. Тот бережно обтёр его о штаны и удовлетворённо вздохнул:
– Она!
И ложка пошла по рукам. Каждый разглядывал её и с уважением сообщал:
– Цивильная… – вздыхал Поливанов.
– Ну, прямо, как у меня дома! – восхищался Старков.
– Такой только крем-брюле!.. – вздыхал Самсонов.
Передал ложку в следующие руки и обомлел, – это были руки комбата, волосатые и тяжёлые. И взвод обречённо застыл в ожидании неотвратимого наказания. Причём каждый понимал – справедливого. Заварили ночью такую кашу, что теперь её никакими ложками