таборских лошадей и, по словам, Хизро и какого-то Голубоглазого(хозяина Одуванчика) могла без труда добраться до ближайшего поселения, состоявшего всего-то из пяти домов. Там жили самые умелые и отважные воины – мастера оружия – как их окрестил старик, поскольку селение это пограничное и единственное место у них, где может остановиться чужак.
Ближе к вечеру я заметил рыжие огоньки и очертания глинобитных домиков, среди них заметно выбивалось одно тонкое и высокое здание, кажется каменное… Я остановил Одуванчик и слегка приподнялся в седле, чтобы лучше его рассмотреть. Да, это камень, чем-то похожий на здешнюю породу, но бирюзовый с вкраплениями из привычного багрянца. Выглядело же это сооружение как трёхгранная стела. Наверное, что-то наподобие идола…
– Ну, сейчас доедем и узнаем… – с азартом пробормотал я, поглаживая шею утомлённой кобылы. – Потерпи ещё чуть-чуть…
Не чуть-чуть… Селение оказалось намного дальше, чем я думал. Спешившись, я огляделся: ни травы, ни ручейка, ни звука… Я недоверчиво покосился на рыжие огоньки, домики и странного «идола». А ведь странно: за всё время пути я не заметил ни одного человека. Хотя я вижу, что там есть лужайка и не одна, а так же родники. Но единственные звуки в этих странных горах издаём только мы с Одуванчиком. Никакого другого способа напоить лошадь, кроме как из своего меха, я не видел. Чисто символически смочив из него горло, я напоил Одуванчик остальным и скормил яблоко. Сам я есть не очень хотел, видимо, из-за этой же гнетущей тишины.
На верхушке стелы зажглось жемчужное пламя, охватив около метра от всего камня. Оно росло и разбухало, точно цветочный бутон – он то сплюскивался, то вытягивался, то распадался на отдельные лепестки-спирали, скручивающиеся в одну толстую спираль и та сплюскивалась и вытягивалась и всё снова и снова, снова и снова. Резкая боль между лопаток. Абсолютно неграциозно я рухнул на острую гальку, едва успев выставить вперёд руки. Только теперь я понял, что окружён, но пока что моё представление об окруживших заканчивалось на синих остроносых сапогах с причудливой вышивкой и изумрудных шароварах, в них заправленных.
От неожиданности я на время потеря дар речи. Послышались голоса, смех… такой знакомый. «Сапоги-и-шаровары» начали поочерёдно меня пинать, кто-то начал бросать в меня острую гальку. Лица поднять мне не давали, с риском потерять глаз, если только, поэтому я окончательно пригнулся к земле, закрывая голову руками. Сквозь гоготания толпы и их каркающие реплики я различил, как возмущается Одуванчик и как плачет Антарес, о котором я совсем забыл! Младший брат всю поездку провёл совершенно беззаботно, в мире грёз, чем несказанно облегчил мне жизнь, но позволил о себе забыть. Побои с камнепадом прекратились и «Сапоги» замолчали, как ни странно, но меня это совсем не радовало. Теперь всё безмолвие гор ИстАрь захватил надрывный плач брата. Неожиданно даже для себя самого я вскочил и ринулся к своей кобыле, попутно выхватив у одного из «Сапогов» какой-то клинок из ножен. Возле Одуванчика «Сапогов» было двое –