Слезай, а то все пропустишь! – Вихрастый паренек нетерпеливо дернул за ногу другого. Тот сидел на заборе и не отрываясь смотрел куда-то завороженным, полным восхищения взглядом, пропуская мимо ушей настойчивые увещевания друга.
– Рин! Да куда ты уставился?
Никакой реакции.
– Эйдерин!
Если спросить у любого мальчишки, проживающего в нижнем городе, чего больше на свете ненавидит Рин, то каждый без запинки ответит: собственное полное имя. Смельчаки, которые решались проверить, так ли это, возвращались домой в синяках и побоях и надолго усваивали урок. Кнуд как лучший друг знал, в чем причина этой жгучей ненависти, и в любой другой ситуации ни за что бы не использовал подобное обращение. Но не сегодня.
Рин дернулся, как от пощечины, и уставился вниз.
– Опоздаем, – нажимал друг.
– Ты… Да ты… – задохнулся от возмущения он.
– Ты же сам хотел увидеть Его. – Кнуд специально сделал ударение на последнем слове.
Аргумент был весомый, так что мальчишка сменил гнев на милость и уже хотел было спрыгнуть, как зацепился штаниной за расщепленную доску и, вскрикнув, неуклюже грохнулся вниз. Кряхтя, поднялся и зло процедил:
– Рухх подери!
– Ну ты и растяпа, – цокнул языком Кнуд. – Больно?
Из большой ссадины на ладони сочилась кровь, но Рин не обратил на нее никакого внимания, расстроенно разглядывая порванные на коленях штаны.
– Совсем новые…
– Теперь мы точно опоздаем.
– Успеем, если поторопимся.
Он вытер кровь пучком травы, отряхнулся и заковылял следом за другом.
Народ медленно стекался к центральной площади. Каждый год на праздник длинных теней в их городе проводилась ярмарка. В Хэйндсел съезжались торговцы, бродячие артисты, колдуны и предсказатели. Но этот праздник должен был стать особенным. Ходили слухи, что именно сегодня прибудет один из носителей кровавой руны огненного демона, о подвигах и деяниях которых вот уже не один век складывались песни и легенды. Точно приедет он или нет, никто не знал, но пропустить столь громкое событие мог только полный болван или такой фанатичный служитель Нелл, как Гюнхэл, отчим Рина.
– Запомни, Эйдерин, – любил повторять он, – твоя жалкая душонка принадлежит нашей милосердной богине, и землю ты топчешь только благодаря ее воле. Одной ей ведомо, ради чего ты все еще ешь, спишь и болтаешься у меня под ногами.
Рин действительно не понимал, почему и ради чего все еще жив, ходит и дышит. Ведь всякий раз, когда он попадался пьяному отчиму на глаза, ему не оставалось ничего иного, кроме как просить у Великой Нелл сил перенести все обрушившиеся на него удары плетью и выжить. Порол отчим сильно, жестоко, со знанием дела.
По злой иронии судьбы Гюнхэл был лекарем. Лучшим во всем нижнем городе, где среди грязи и нищеты зараза цвела как плесень на сыре, который большинство его жителей видело лишь на лавочных прилавках. Но его, бездушного человека, интересовали лишь монеты, которые он получал за вырванный зуб, отрезанную конечность или же за пойло неопределенного цвета, якобы лечащего от лихорадки.