интерпретации) – этот давно устоявшийся городской обычай, возведённый в статус почти святого дела, по-крайней мере, в России, не миновал и Алексея Митрофановича Иващука, и был соответствующим образом отпразднован вечером двадцать седьмого ноября в его просторной двухуровневой квартире на пересечении Рождественского и Октябрьского проспектов.
Г-образный стол в зале уже гудел, уже работал вовсю ножами и вилками в гуще плотно расставленного кулинарного изобилия…
– Алексей Митрофанович, если можно, я бы хотел сказать вам несколько слов… – с рюмкой в руке поднялся высокий белоусый старик, Василий Семёнович Струков, дальний родственник семьи виновника торжества, заведовавший страусиной фермой в одном из частных владений Иващуков.
– Внимание, тост! – весело и звонко призвала к собравшимся Виктория Петровна, хозяйка дома, пылавшая сорокалетней молодостью и женским счастьем.
Алексей Митрофанович, отмечавший в тот день своё пятидесяти шестилетие, оторвался от разговора с соседом справа, и улыбнулся старику, стоявшему в конце стола.
– Ну, конечно, можно, Семёныч, – позволил он.
Василий Семёнович говорил с большим чувством:
– Дорогой наш Алексей Митрофанович, я бы хотел сказать от всей души, без каких-то там подхалимств и прочего, а сказать, как оно есть, сказать, кто такой для меня, Алексей Митрофанович, и кем я почитаю вас для себя лично. Два года назад, я пришёл к вам, как говорится, нищий и босый, не было даже носков, а был я в одних худых башмаках, не говоря об остальном… Но вы, Алексей Митрофанович, вы меня не прогнали, не выставили за дверь, хоть я и не ждал особо, а думал, уж как оно будет, так будет… Но вы меня не прогнали, вы тогда отвезли меня в деревню, и сказали, вот, живи здесь в доме, вот дрова, вот печка, хозяйствуй… и вы мне дали работу, и вот прошло два года, я одет, обут, ферма приносит доход, даже хороший доход… и дали вы мне ещё трёх ребят помощников, они такие же были, как я, никому не нужные, прямо сказать, пропащие люди, и, если б не вы… – старик промокнул глаза рукавом, – если б вы тогда меня не спасли, если б не протянули руку… – он уже не мог говорить…
Сидящие перестали жевать и тихо вздыхали. Алексей Митрофанович сидел с застывшей улыбкой.
– За твоего благодетеля, Семёныч! – выручила Виктория Петровна, и все разом и радостно подхватили и зашумели…
– За Алексея Митрофаныча!.. За его человеческую доброту!.. За его душевную щедрость!.. – взлетало со всех сторон.
Гости встали с рюмками и бокалами, тянулись к порозовевшему Иващуку, – он чокался наполненной рюмкой со всеми желающими.
Застолье снова вошло в свой рабочий ритм, снова полу-трезвые разговоры и отзывчивый смех заглушали перестук столовых приборов; в проёмах, между тяжёлыми шторами, светилась и мигала огнями панорама вечернего города…
Слева от Алексея Митрофановича поднялся коренастый, с лёгкой залысиной мужчина, в расстёгнутом пиджаке: Марат Вагизович Фахрутдинов, владелец известного