русских – четвёртая рота, остальные – девятая рота. Я попал в девятую роту. Просто критическую массу разделили на две части.
– Драки стали менее массовыми? – усмехнулся Молчун, – не десять на десять, а пять на пять?
– Ну а что там было сделать? Ничего сделать нельзя было. И если четвёртая рота осталась в своём помещении и это помещение было оборудовано для проживания – то есть там до этого служили солдаты и всё было хорошо – то нас, девятую роту, поселили в другой корпус. Он стоял буквой «г», что само по себе уже наводило на мысли, – Вова усмехнулся. – Это было необжитое помещение на третьем этаже. Ну как – необжитое… Не было окон! Рамы были, стёкол не было! Напоминаю, это зима, Иркутская область! Отопление было перекрыто для того, чтобы оно не было заморожено. Не было окон, не было кроватей, не было ничего! А как в армии? Никто ни от кого никакой помощи не ждёт. Вот ведро с краской, вот кисточка – и ты красишь…
– А стекло из краски как сделать? Очень быстро, чтоб успело замерзнуть? – Молчун откровенно развеселился, слушая рассказ.
– Я сейчас расскажу, – тоже рассмеялся Довганик, – естественно, стёкла в первую очередь поставили. Но стёкол не хватило на двойное остекление, поэтому первое время оно было одинарное и не очень помогало, но хотя бы снег не задувал. Всё подмели, потом начали красить потихоньку, то-сё. А там такая кубричная система – плацкартный вагон, только в величину жилого помещения. Четыре койки – это называется кубрик. Дверей нет. Какие двери? Дверь есть только в кабинет командира роты, замполита, старшины роты, в кастелянную и в сушилку. Потому что в армии сушилка – это, блин… Там сварены ужасные какие-то конструкции из всяких труб и арматуры. Это всё для того, чтобы можно было быстро просушить вещи. В сушилке всегда было градусов сорок, а на этих конструкциях – садишься и обжигаешься. В начале всего этого дела имелась лестница, которая вела на первый этаж, не пересекаясь с другими ротами, потому что чревато. Специально строились казармы, чтобы у каждой роты был свой выход. А в конце – умывальник и туалет. Туалет – это не унитаз, а тоже разделённые перегородками такие… Где на корточки садятся… Дырки, но в плитке. И бачок сливной наверху. И в первую ночь мы спали полностью одетые. Шапки завязанные, варежки – полностью одетые! Потому что на улице минус тридцать, а в казарме, в лучшем случае, ноль, а то и тоже минус. В конце концов потихоньку, полегоньку… И никто не отменял утреннее пробуждение, заправку кроватей, выход на построение, зарядку. Причём на зарядку, по-моему, до минус пятнадцати – форма номер один. Это сапоги, нижнее белье, брюки, фуфайка – и всё. Выходишь – все строем делают зарядку, бегают, поют песни… Забавно, да? В минус пятнадцать, практически голышом? Так мы начали жить, существовать. И до момента принятия присяги мы, естественно, нигде не работали. Присягу достаточно быстро приняли, в течение недели, может, двух. Потому что это был стройбат, и её просто нужно было тупо выучить. Автомата было два. Они были деревянные – реально были деревянные макеты, которые передавались друг другу. И вот ты с деревянным автоматом,