футболка, выглядел слегка нелепо. Правой рукой она опиралась на алый зонт-трость.
Я видел ее впервые, но почувствовал аромат знакомого парфюма и постарался ничем не выдать свое любопытство. Для выживания в больнице одно я уяснил точно: чем более узкий диапазон эмоций ты показываешь, тем меньше риск получить лишний укол транквилизатора.
Поэтому я сухо поздоровался и отвернулся к окну, позволяя ей самой завести разговор, если понадобится. Но мне не терпелось узнать, кто она и зачем пришла. Жизнь в больнице не была наполнена яркими сюрпризами или хоть какими-то приятными событиями.
Первое время меня накрывала тоска по живому общению, хотелось услышать еще чей-то голос, кроме своего собственного. Но шли месяцы, и кроме редких ругательств от врачей и других работников, я не слышал ни слова. Порой тишина становилась пугающей и звенящей, будто возле уха кружит какое-то мелкое насекомое.
В те два или три раза, которые меня навещал отец, я предпочитал молчать уже по своей воле. Внешне мы были совершенно не похожи: я был кудрявым шатеном, который к двадцати трем годам вырос едва ли выше среднего мужского роста, а его образ с самого детства отпечатался в моих воспоминаниях прямо противоположным – высокий блондин, в прошлом капитан университетской команды по баскетболу, во всем успешный бизнесмен, который даже по выходным надевал один из десятков своих серых в тонкую полоску костюмов и отправлялся куда-то на машине с шофером.
Специально для него откуда-то приносили черное кожаное кресло, и он сидел напротив меня и пил ароматный кофе с круассанами – для меня кофе, чай и любые «бодрящие» напитки были недоступны. Впрочем, к тарелке с выпечкой отец никогда не прикасался, считая мучное и сладкое мусором для организма, и я был уверен, что круассаны приносили больше для антуража.
Первые минуты он сидел молча, разглядывая меня, как картину в художественной галерее – оценивающе, очень оценивающе, как будто взвешивал, стоит ли вкладывать в меня деньги.
– Ты молодец, Костя, – говорил он и улыбался мне над чашкой. – Ты согласен лечиться, живешь в этом чудесном и безопасном месте. Здесь тебе помогут, тебя вылечат, и ты сможешь присоединиться к нам в загородном доме и снова играть с собаками – помнишь, как ты любил валяться с ними на траве в детстве?
Я старался делать вид, будто этого человека нет в палате: листал книгу, уходил к окну, ложился на кровать, делая вид, что решил лечь спать. Говорят, будто бы любовь – это самое сильное чувство. Во мне же не осталось ничего, кроме ненависти. Тот, кто убил Агату, был тогда с нами в комнате. Был ли он тем же, кто хотел узнать все о магии из моих снов?..
– Как самочувствие?
Женский голос прозвучал так звонко и неожиданно, что я дернулся.
Прежде чем ответить, я все-таки развернулся к медсестре, чтобы рассмотреть ее повнимательнее. Теперь я заметил, что на ней были солнцезащитные очки, несмотря на то, что мы находились в помещении. Высокая, широкоплечая и спортивная, с узким лицом с созвездием родинок над губой, под глазом и на виске.
– Голова очень