хоть раз текст перечитать, я это вижу по ошибкам и опечаткам.
Их заглушил перегруженный рев гитары – Рихтер наигрывал мелодию, пока Назарук отбивал ритм. Саша лишь самым кончиком медиатора бил по струнам и вытаскивал из «Виктории» четкий, чистый, пронзительный звук.
– А можно потише? – огрызнулся Палкин, когда Рихтер прекратил играть.
– Мы пока настраиваем инструменты, – ответил Саша.
– Вот начнем играть по-настоящему, тогда очумеешь, – добавил Макаров, который ковырялся в колонке с отверткой и кусачками.
– Чего ты там делаешь? – спросил Володя. – Это школьная аппаратура, ее нельзя разбирать.
– Да ни хрена не работают ваши школьные колонки! Все настраивать нужно!
– Прекращай немедленно! – приказал Палкин. – Если сломаешь что-нибудь, я тебе…
Рихтер ударил медиатором по струнам и громким надрывным аккордом заткнул Палкина.
– Я же просил… – начал было президент, но Саша повторил тот же трюк.
Володя махнул рукой и отвернулся от них.
В актовый зал зашла Эмилия Григорьевна Руновская – высокая женщина с каштановыми кудрями, тронутыми сединой, большими глазами с набухшими веками и морщинистым осунувшимся лицом. В длинном платье в горошек и вязаном кардигане она выглядела как старушка божий одуванчик, но все ученики хорошо знали, что не стоит поддаваться первому впечатлению – под маской кротости скрывалась строгая принципиальная математичка, которая не простит ошибки и при случае не поскупится на двойки.
– Здравствуйте, ребята, – сказала она с улыбкой. В руках у нее был бумажный пакет с проступившими изнутри жирными пятнами. – Не помешаю?
– Здравствуйте, – вразнобой поздоровались школьники.
– Гриша, – обратилась она к сыну, – ты же не обедал? Я тебе пирожки из буфета принесла.
– Ну мам, – тяжело вздохнул Руновский.
Из глубины зала послышался смешок – Уварова развеселило, как Киреевский, надув щеки, изобразил пухлое лицо Гриши. Эмилия Григорьевна увидела рюкзак сына на полу возле сцены и положила пакет на него.
– Мам, мы репетируем, сейчас не до этого, – сказал Гриша и стыдливо опустил голову.
– Ну хорошо, репетируйте, – ответила Руновская и отошла на пару шагов от сцены. – А я тут постою, послушаю.
– Что?! – Гриша испуганно взглянул на мать.
– Что «что»? – Эмилия Григорьевна удивилась реакции сына. – Вы ж все время в гараже пропадаете, а я, знаешь ли, тоже хочу послушать, как мой сын играет.
– Ну… э… я…
Руновский растерялся. К нему сзади подошел Рихтер и шепнул на ухо:
– Давай сыграем что-нибудь.
Гриша оглянулся на Рихтера.
– Все равно надо бы размяться, почувствовать сцену, – продолжал Саша. – Давай, «ШАРЫ» сбацаем? Ты начнешь, а мы подхватим.
Руновский взял в руки гитару и проверил, настроены ли струны.
– Ну как? – спросил Рихтер.
– Ладно. Попробуем, – ответил Гриша.
Руновский сел на край сцены,