мне шанс, ребята! Пожалуйста!
Степа бросился к ведрам, выбрал три побольше, перевернул их вверх дном, два поставил в середине гаража, а на третье сел сам.
– Серьезно?! – хрипло усмехнулся Макаров. – Будешь на этих бочках игр…
Не успел Коля договорить, как его перебил страшной силы и громкости вой пустых ведер – Степа забарабанил палочками по двум тарам. Причем он не бездумно колотил их, а умудрялся из ведер, скачущих от силы ударов, вытаскивать четкий ритмический рисунок, вытаскивать музыку. Несколько минут Степа с бешеной амплитудой дубасил палочками несчастные ведра, не сбавляя темпа, пока они в конце концов не треснули и не проломились.
Рихтер, приоткрыв рот, смотрел на часы, на то, как медленно минутная стрелка двигается от одной цифре к другой. Одна минута, две, три… Да он сам на гитаре с трудом сможет столько играть без перерыва, а тут парень с улицы пришел и уже пятую минуту играет на ударных, которые гораздо сильнее изматывают, чем гитара.
Когда Назарук перестал барабанить, казалось, что звуки ударов еще витают в воздухе, ударяются о стены гаража, колышут одинокую лампу под потолком, поднимают пыль с пола и стеллажей.
Степа продолжал сидеть на перевернутом ведре из-под краски. Свитер на его груди попеременно то натягивался, то опускался от резкого глубокого дыхания, словно сдерживал зверя, который пытался вырваться наружу. Взмокшие светлые волосы прилипли к коже на висках и на лбу. Руки, сжимавшие палочки, дрожали от усталости и волнения. Глаза выделялись на покрасневшем лице пульсирующим сиянием, будто в них взрывались фейерверки.
– Ладно, – сказал наконец Рихтер. – Найдем тебе где-нибудь барабаны. Ты в команде.
Глава 4
– Лагерь этот замечательный. И главное, бесплатный: путевку дает наше министерство, – рассказывал Палкин-старший сыну за чаем после ужина. – Я в школьные годы каждую осень по два месяца там проводил. Карелия – какая там природа великолепная: вековые леса, воздух чистейший, Ладога, Онега… Мы же и с мамой твоей там познакомились. – Он посмотрел на супругу, которая загружала посуду в посудомоечную машину.
– Ты тем еще проказником был, – добавила она и прикрыла посудомойку. – Как чай допьете, сложите чашки сюда и запустите. А я в магазин пока сбегаю. Яйца кончились, молоко, макароны.
– Иди, дорогая. Мы тут еще потолкуем.
Володя сидел по левую руку от отца и смотрел на свое отражение в черной глади остывающего чая.
– Не горбись, это дурная привычка. Сколько можно тебя поправлять? – Отец хлопнул сына по спине. – Не хватало, чтоб ты сутулый ходил.
– Да, папа, – ответил Володя и выпрямился. Его взгляд поднялся от чашки к сахарнице. Вова потянулся взять еще пару кубиков.
– Куда? Ты уже положил себе два куска сахара. Достаточно. Вредно много сладкого есть. – Отец переставил сахарницу ближе к себе. – Так, о чем мы… Да, в лагерь тебе непременно надо поехать. В прошлом году ты хорошую шутку проделал, но в этот раз давай без фокусов.
– Может, все-таки не надо? Я хочу дома остаться.
– Глупости!