содержания под стражей, вроде бы защитник арестованных. Я заявил ему, что объявил голодовку и он, поскольку моё содержание незаконно, имеет право немедленно освободить меня. Я нагло заявил:
– Пусть, тот кто затеял это, снова подвергнет меня аресту.
– Но вам же зачитали телефонограмму, что срок продлён, и для нас это основание.
– Телефонограмма не является документом, вы это знаете. Но вас я прошу – передать В. Ф. Костяеву (прокурору области и нашему клиенту), что терпение моё иссякло, я написал ему письмо, он мне не соизволил ответить, поэтому я написал генеральному прокурору о всех безобразиях в отношении меня, и если он не решит вопрос в ближайшие дни, будет другое заявление, я привлеку СМИ.
– Привлекайте кого хотите. А он в Москве и вернётся на той неделе.
– Вот как вернётся, так и передайте.
Офицер:
– Ты чего ведёшь себя так, в карцер захотел?
Когда они ушли, ребята мне:
– Здорово ты его!
Но уже пошёл 2-ой день моей голодовки, и голова прямо отказывала, а тут ещё этот разговор. На следующий день была баня, я уже почти собрался, а меня хоп – с вещами! Ребята: "Ну всё, нагонят!" Да, нагнали – в карцер, только на общем основании. Это значит – постель со мной, могу валяться хоть целый день. Заводят в новый корпус на 1-ый этаж в камеру размером 1×1,8 м – располагайся. Я стучать: тут вода по щиколотку и сверху капает, мне же не карцер. Написал заявление Начальнику СИЗО: «В связи с тем, что 25.06 я объявил голодовку в качестве протеста на незаконное содержание под арестом, меня перевели в одиночную камеру на общем содержании. Однако меня посадили в карцер, хотя режим заключения я не нарушал и претензий от руководства СИЗО не имею. Если это режим общего содержания, то я не должен находиться днём без дневного света, стола и стула. Но не это главное – в камере вода на полу и сверху капает из канализации, спать нельзя. Даже если бы я мог спать, находиться в сырой камере – значит подвергнуть себя опасности заражения ТБЦ. Мне 57 лет, и я страдаю множеством заболеваний, в числе которых хронический бронхит. Прошу перевести меня в сухую камеру». Смилостивились, в тот же день посадили в ту, что была рядом. А она почти такая же – только воды на полу не было, т.к. сверху капало прямо туда, где был откидной шконарь. Не откладывая дело в долгий ящик, написал на имя начальника СИЗО два заявления: чтобы перевели в сухую камеру и на перевод в больничку.
На больничку меня, конечно, не перевели, но в тот же день водили к врачу, там сняли кардиограмму. Сестра сказала, что всё в норме. Как я спал, одному Богу известно – на 1/3 сгрудил матрац, постелил тряпку и полиэтиленовую плёнку, подставил стаканчик, чтобы вода не лилась прямо на меня. А ноги были на «машке». Проснулся с тугой башкой, а тут, ни свет ни заря: «С вещами!» Я, грешным делом, подумал: «Вот, правильно, что начал голодовку, это я сделал мощный ход!», да тут ещё конвойный говорит: «Домой пойдёшь!» (до меня не дошла издевательская интонация в его голосе). Эйфория ещё более усилилась, т. к. повезли в Первомайский РОВД в одном