назад.
– Однако в данной ситуации выбор есть… – начинаю я, стараясь контролировать голос, чтобы он не дрожал.
Он разводит руками:
– И мы, разумеется, ищем способ избежать конфликта. Поэтому глубоко копаем. Рассматриваем всю биографию кандидата. Включая и такие детали, о которых сам он забыл упомянуть, поступая к нам на работу.
Я так стискиваю зубы, что челюстям становится больно. Перед глазами мелькают черные мушки.
– С меня никто не брал обязательств раскрывать всю свою подноготную.
– Понятно, Саймон, понятно. И презумпцию невиновности тоже никто не отменял. Ничего ведь не удалось доказать, так? Вот только интересно… что будет с твоей карьерой, если вся эта история выплывет наружу? Я имею в виду суд и все прочее.
Вот именно, суд и все прочее.
– Так что я повторяю: предлагая тебе снять свою кандидатуру на этот раз, я действую в твоих же интересах.
Я медленно поднимаю глаза. Наши взгляды скрещиваются. К его чести, декан смотрит на меня в упор. Правда, льстивая ухмылка так и не сходит с его лица, но взгляд он все-таки не отводит.
– А если я заберу заявление? – спрашиваю я.
– Тогда незачем будет и копаться в этой древней истории. Что касается меня, то я с удовольствием оставлю ее в прошлом, где ей самое место.
19. Вики
Около шести вечера я возвращаюсь с дежурства – закупка продуктов для приюта, групповая сессия с психологом, починка сломанного стеклопакета в спальне второго этажа. Въезжаю в проулок за домом и ставлю машину в уличный гараж. Иду через задний двор, по всему периметру окруженный высоким густым кустарником, – тишина, свобода от чужих глаз – и вхожу в дом через кухню под «динь-дон» сигнализации и придушенный женский голос, сообщающий: «Задняя дверь».
Саймона не слышно. Никаких звуков в «логове», внизу, ни шагов наверху.
– Алло? – кричу я. Ставлю на пол сумку и иду к лестнице. – Саймон?
Тишина. В душе его тоже нет – я бы слышала шум воды.
– Саймон Питер Добиас!
Может быть, его нет дома? Но он говорил, что будет. Наверное, на пробежку пошел. Его ведь хлебом не корми, дай побегать.
Я подхожу к лестнице.
– Есть там кто-нибу-удь?
И слышу какой-то звук. Не на втором этаже, выше. Я поднимаюсь наверх. Так и есть, чердачная лестница опущена. Значит, он на крыше.
Поднимаюсь по лестнице, толкаю люк и выбираюсь на доски настила – верхней палубы, как ее называет Саймон. А вот и он, сидит в шезлонге с бутылкой «Джека Дэниелса».
– Эй, – окликаю его я.
Саймон поворачивается, взмахивает рукой.
– Не слышал, как ты вошла, – говорит он заплетающимся языком.
– Ты в порядке?
Я сажусь в шезлонг напротив, лицом к Саймону. Так и есть, глаза стеклянные. Значит, пропустил уже не одну порцию виски.
Я забираю бутылку.
– Что стряслось?
– Что стряслось? – повторяет он за мной, срывается с кресла и раскидывает руки так, словно собрался проповедовать