впрочем, не сказал ни слова. Зато мать зарделась как маков цвет. Ну да, для женщины главной похвалой является несоответствие ее возрасту. Даже если это неправда.
– Нет, это мои мама́ и папа́, – ударение она сделала на последних слогах.
Вот забавно, сколько уже времени прошло, а эта французская мода не ушла. Яти и еры она благополучно похоронила, пусть и намного позже, чем наши большевики. А ударение на последний слог в магическом русском языке напротив, лишь укрепилось.
Лиза представила родителей по именам, которые я тут же счел за нужное благополучно выбросить из головы. Все равно не запомню. А потом посыпались комплименты в ответку.
– Вы, наверное, и есть тот знаменитый Ирмер-Куликов, который учится с Елизаветой?
– Мы наслышаны о Вашем потрясающем командовании при последних Разломах.
– Правда, что Ваши спортивные состязания заменят в будущем Ристалище?
– Мы глубоко благодарны за то, что Вы работаете с нашей дочерью над развитием дара.
Я даже ответить ничего не успевал. Собственно, судя по тому, что новый вопрос Лизиной мама́ звучал сразу же, как заканчивался предыдущий, ответы ей и не требовались. Отец девушки лишь дарил мне комплименты, без всяких вопросов.
– Мама́, папа́, прекратите смущать Николая Федоровича, – вступилась наконец за меня Лиза. На мой взгляд, могла бы и пораньше. – Нам надо идти по магазинам. Всего хорошего, встретимся в лицее.
Она сделала реверанс, затем решительно пошла вперед. Родители попрощавшись последовали за ней. Неожиданно девушка остановилась и даже громче, чем того требовалось, обратилась к сопровождающим.
– Брошь выпала. Я сейчас.
Дмитриева, быстро семеня ножками, вернулась обратно, разглядывая что-то на тротуаре, и наклонилась как раз возле меня, будто поднимая что-то. Надо ли говорить, что брошь и до этого была у нее в руке?
– Рада, что ты в порядке. Куда собрался? – шепнула она.
– Заглянуть к Шелии, а потом к своим футболистам.
– Мы будем, – коротко бросила Дмитриева и вернулась к родителям, показывая брошь.
Дом Шелия (если к этому огромному зданию можно было применить характеристику «дом») оказался в самом центре, в нескольких минутах езды от набережной. С личным садом, фонтаном с карапузами-ангелами и суровыми атлантами на лепнине. Прямо цыганская роскошь. Собственно, я ничего другого и не ожидал. И совсем не удивился, когда дверь широкого, будто поднявшегося на дрожжах и разошедшегося в стороны особняка, открыл слуга в ливрее. Жаль, что не с золотыми зубами, чтобы лишний раз подчеркнуть, как много у хозяев денег.
– Добрый день, я к Сергею Михайловичу Шелии. Господин Ирмер-Куликов.
– Прошу Вас, – пропустил меня слуга. – Сейчас доложу Его Светлости.
Что интересно, Черевин даже не попытался проникнуть внутрь вместе со мной. Видимо, считал, здесь мне ничто не угрожает. Что-то это, явно, значит. Вот только когда я оказался в особняке, спокойнее мне не стало. Напротив, накатило