енится? Ведь читать-то и не дам никому, не отдам на растерзание написанного. Почему? Страшно. Вот именно – страшно.
И найдись где бы то ни было подручный скептик, так заметит он уныло, что прячу свое творение от насмешек. Но, мой милый скептик, позволь лишь улыбнуться в ответ. Ибо ты ошибаешься. Да-да, людям свойственно ошибаться. В каждой, пусть трижды светлой голове, если поискать хорошенько, можно обнаружить хоть одно заблуждение.
Далеко ходить не надо: прошу любить и жаловать – мой сосед. Нет у человека ни жены, ни детей. И проблем, стало быть, нет. Только однокомнатная квартира есть, где он по вечерам пишет стихи. Поэтом себя считает. Только плохи его стихи. А вот печение у него хорошее, свое, домашнее. Дела.
И я заблуждение имею. Вроде уже немолодой, а значит – пить умею. Более того – пью! А уж как выпью, так совершаю поступки совершенно необдуманные. Сяду я, к примеру, в электричку. В вагоне тепло, в вагоне уютно, колеса стучат – и я засыпаю.
А как проснусь, то первым делом обнаружу, что добрые люди очистили мои карманы и сумочку заодно прихватили. Вот как удобно: без сумочки я руки в карманы могу спрятать на морозе. Вот ведь какие добрые заботливые люди! Они мне еще и несколько мятых купюр оставили: на дорогу и лекарство от похмелья.
И после таких приключений особо хорошо я понимаю свое заблуждение. Но длится это недолго. До того момента, пока другие добрые люди не предложат мне стопочку, затем еще одну…
Но не о том сегодня будет моя речь. Сегодня я тоже пью. На столе моем, покрытом изрезанной скатертью, стоит початая бутылка. Рядом черствый хлеб, пара огурцов. Мой ужин. Наливаю стопку, сам кошусь на старенький холодильник. Там, за пожелтевшей от времени дверцей, прячется, ожидая своей очереди, еще одна бутылочка. Там холодненькая, а тут на столе уже потеплевшая, но не брезгую.
Вот, вот уже подношу стопку к губам… и в следующее мгновение давлюсь теплой водкой. А представьте: прямо передо мной сидит черт!
Плюньте в лицо тому, кто божится, будто бы черти высокого роста. Вранье! Или может мне такой достался, но, возникни в нем желание встать из-за стола, едва ли достал бы моего плеча, это притом, что сам я не сказать, чтобы длинный. Врать не буду: есть у чертей рога. Но служат они не для устрашения, по статусу положены. Они, значит, чтобы наводить нетрезвого человека на философские мысли, содержания весьма пристойного.
А вот глаза, необычайно желтые, бегают, не стоят на месте заразы, не поймаешь их. Вот подлец, стыдно ему соблазнить меня на мелкую пакость, а до большой я еще не созрел – в холодильник не заглядывал ведь.
И смешной такой пятачок выступает над оттопыренными губами. Смотрю я на этот пятак и удержаться не могу – так хочется ткнуть в него пальцем! Ну я невольный смешок проглотил, неприличное желание перебарываю, а для надежности спрятал руку в карман.
А у него в глазах рыжий огонек-то сильнее загорается. А я что? Я намек понимаю – протягиваю черту стакан. Честное слово, он чуть слезу не пустил, вот настолько я вежливым ему показался. И он с уважением – поровну наливает. Чокнулись. Молча, как два старых заговорщика. Вновь налили и опять молчим. Еще не время, кто же после второго разговоры заводит?
И только после третьего стакана он тишину испортил, самым нелепым и в то же время естественным образом. Он вопрос мне задал:
– От чего это ты, Саша, пьешь?
Ну как отчего? Я же умею пить, с чего бы мне перестать?
– Да вот… пью. – говорю я, а самому неприятно как-то, даже стыдно, что ли.
– Значит, пьешь. – Почему-то с досадой он мне говорит. Я в такт ему вздыхаю, ну и понятное дело, тут же и выпил. Но что-то не так, чувствую водка противной стала. На вкус хуже тоски моей. А черт не унимается:
– А все же: отчего ты пьешь? Не от того ли… – затыкается вдруг и тянет из густого меха на животе записную книгу зеленого цвета. Расправив страницы, смотрит на каракули:
– Не оттого ли, что ровно два часа назад твоя любимая хлопнула дверью и уехала к маме? Дай Бог ей здоровья.
И сам выпил. С удовольствием, гад.
Мне от его взгляда неуютно, словно на слое щебня сижу. Как на двоечника на меня смотрит. Жизни учить станет что ли?
А нет! Я догадался, пьянка пьянкой, а про работу не забывает – это он меня искушать начал. Ну а что? После третьего стакана уже можно.
Подруга моя не сахар, уходит она чуть ли не каждую неделю. И всякий раз возвращается утром, справедливо полагая, что, протрезвев, я попрошу прощения за все грехи. Я и прошу, как умею. Мы миримся, и жизнь продолжается. Что тут такого?
Я даже завел привычку отмечать наши ссоры в записной книжке. Чтобы с графика не сбиться. Пишу себе в книжечку… ту самую, которую держит теперь в своих лапах мой аномальный гость, черт его побери. Черт между тем продолжает:
– Ссора сама по себе дело пустяшное. Это вы, допустим, и помириться с утра можете. А как же, та мелкая …, двадцати пяти лет от роду, без ума и без претензий?
«Врешь!» – думаю, – Не было ничего, даже в мыслях!»
– А вот в мыслях-то как раз и было. Грешок, товарищ! –