не могла. И где-то на уровне спинного мозга чувствовала: проще не всегда хорошо. Мама тигрицей металась по комнате, выискивая наказание. Хватанула было разорвать рисунки с комиксами, но тормознула. Все-таки Стаса она любила, а он обожал свои комиксы.
– Значит так. Я арестовываю твою кассу, – мама схватила новогодний мешочек, где Стас хранил заработанные честным балетным трудом деньги.
Все купюры Стас знал наизусть, любил пересчитывать и напоминать родителям, кто и сколько ему задолжал. Стас заорал.
– Хотел испытательный период? Получи, – завершала мама сеанс промывания мозгов семье.
– Завтра подойдешь к Екатерине Валерьевне. Попросишь у нее объяснения по поводу примера. Она учительница. Вот пусть и учит.
Ночью спалось плохо. И еще утром мама была не в духе и продолжала ругаться. На работе всем пожаловалась на легкомысленного Стаса. Коллеги в долгу не остались и тут же предались воспоминаниям о школьных успехах и неуспехах своих сыновей. Маме сразу стало легче. На фоне чужих проблем свои показались детским лепетом. В конце дня позвонил Стас.
– Мама, ты меня простила? – осторожным голосом начал он разговор.
И потом взахлеб:
– Я подошел к ЕВ. Она мне объяснила пример. И я все понял. И даже новую тему.
Мама была удовлетворена. Она добилась того, чего и хотела. Стас озаботился учебой, хотя бы на один раз.
Наталья Вздорова. Блошиха
Не скажу, когда именно бабка Блошиха появилась в нашем поселке, я не расспрашивал. И уже тем более понятия не имею, почему местные стали ее так называть, но дом за балкой больше не пустовал. В нем поселилась, с разрешения участкового, разумеется, пусть тихая, ничем не примечательная, но все-таки жизнь.
– Да, кому она мешает? – сказал участковый председателю, когда тот не хотел ключи от хаты давать. – Витьке Крыпову еще десятку сидеть, а когда выйдет, может и бабка уже помрет. А так, хоть хату не растащат.
Сидельца того, Витьку, я плохо помню. Они с приятелем в наш совхоз на уборочную завербовались, а осенью и вовсе решили остаться. Здесь всегда так: кто-то стремится свалить в город, другие, наоборот, бегут в деревню. Мне едва тринадцать исполнилось, когда за Витькой Крыповым менты из райцентра приехали.
– Пятнаху ни за что впаяли! – жаловался моей матери Витькин приятель. – Ну, пырнул гада ножом, так ведь из-за бабы, без всякого злого умысла, а тот возьми, да и помри! А адвокат, падла ленивая, даже дело читать не стал. Ну и…
Мать у меня тихая, спорить не любит. Стоит, ладонь в ладонь сложит и кивает. Когда батя вещи собирал также стояла. Нет бы, скандал закатить, посуду перебить… А она взяла и во всем доме полы намыла. Дались они ей? Я со злости ведро пнул, да так, что вода выплеснулась, а мать и подзатыльника не отвесила. Наоборот, прижала и давай в макушку целовать. Потому что сердце у нее доброе! Случись, какой тощей собаке или коту приблудиться, всех накормит. Хозяйство-то у нас большое, отец не стал делить, так с одним чемоданом и уехал. А нам много не надо, вот мать и раздает кому яиц, кому молока. Про бабку Блошиху тоже не забывает. Соберет всякого, сложит