я решил устроить себе перерыв и провести рекогносцировку местности. То есть познакомиться с Первопрестольной лично.
Первым делом я обратил свое внимание на военное искусство, в частности, на открывшуюся пару лет назад Пушкарскую школу, в которой готовили унтер-офицеров артиллеристов. Все же довольно интересно поглядеть, как предки готовили элиту армии.
К моему глубокому огорчению, самих занятий по артиллерийскому делу я не застал – быть может, в силу того, что добрался до школы только к обеду, а быть может, и из-за того, что оные ведутся не так часто, как это требуется. Как я заметил, основное время в школе отдавалось муштре и заучиванию правил. Хотя до петровского устава было еще далеко, кое-какие артикулы, сиречь инструкции, уже существовали, вот оными как раз и пользовались учителя будущих командиров невысокого полета.
Все бы ничего, да и в школе, как я заметил, люди учатся толковые, буквально схватывают все на лету. Но вот методика преподавания была столь ужасной, что мне поневоле захотелось поправить какого-то немца, на ломаном русском языке с горем пополам объясняющего русским солдатам азы обращения с пушками и мортирами. Однако я вовремя сам себя одернул: все же вмешиваться в дела обучения не стоит, раз уж репутация у меня прежнего была не просто плохой, а я бы сказал, аховой.
Ближе к вечеру, когда основные занятия уже прошли, а будущие унтер-офицеры постигали азы математики, я отправился обратно во дворец, думая о том, почему до сих пор в Москве остается только одна такая школа. Если не считать, конечно, Школу математических и навигационных наук, дающую в основном ценные кадры для флота. Да и, честно сказать, преподают в ней преимущественно иноземцы, хотя лучше было бы поставить толковых русских младших офицеров-артиллеристов. Во-первых, им будет много проще объяснить азы артиллерийского искусства, во-вторых, опытом поделиться не менее важно, чем знаниями.
«Хотя, быть может, здесь нехватка офицеров много острее, чем мне кажется», – подумал я, спрыгивая с седла. Ноги нестерпимо ныли, а копчик болел с такой силой, будто по нему проскакал табун лошадей. «Надо подумать над всем этим…»
Рука самопроизвольно потянулась к седалищу, бережно потирая его. Увы, но от прикосновения ладони боль только усилилась и вовсе не желала утихать. «Черт! Когда же она пройдет?» – спросил я сам себя в который уже раз за последние дни. К сожалению, навыки верховой езды не только не передались мне от настоящего Алексея, но и, словно в насмешку, стали столь отвратными, что зарабатывать очки в этой дисциплине мне приходится через боль ягодиц и стиснутые от боли зубы.
Кое-как добравшись до облюбованного мной кабинета, я приказал Никифору подать мне к ужину разбавленного вина.
Как ни печально, но думы о словах Меншикова к вечеру не оставили меня, они усилились, с каждым часом становясь осязаемей, словно были вытканы из воздуха. Утолив первый голод, я, отослав стоявших в дверях слуг, принялся за работу, которую сам себе и нашел, не желая терять драгоценного времени. «Что ж, коли у меня осталось