гниль наконец проявила себя.
Он отвел глаза к окну.
– Сейчас уже слишком поздно. Я ничего не могу исправить. От плохой магии есть только одно противоядие – сделать ее хорошей. Это значит, что мальчишка должен исполнить свое исходное желание самостоятельно.
Райен вспыхнул.
– Так, давай-ка разберемся. Чтобы Гефест перестал пускать слюни по фальшивке, Аладдин должен завоевать любовь Кимы, причем сделать это честно?
– Не просто любовь, а поцелуй настоящей любви.
– Поцелуй. От девочки, которая им не интересуется, которая подозревает, что он попытался наложить на нее любовные чары, и которая очень хочет, чтобы его за это наказали?
Рафал снова ухмыльнулся.
– Именно. Ты утверждал, что можешь сделать душу доброй. Вот, теперь твоя очередь доказывать, что ты достаточно рассудителен, чтобы оставаться Директором школы.
Райена передернуло. Он взглянул брату в глаза.
Сториан позади них записал слова Рафала под изображением двух близнецов, стоящих лицом к лицу.
Но он не записал мысль, которая крутилась в голове у доброго Директора.
Какая же заваруха началась – и все из-за глупого спора.
Нельзя заставлять учеников разгребать все самим.
Если уж его брат полез в эту сказку на стороне Зла, значит, он вмешается на стороне Добра.
Это ведь всегда было лучшим способом разрешения проблем, правильно?
Равновесие.
Глава 10
После первой учебной недели Аладдину очень хотелось попросить какого-нибудь стимфа его сожрать.
Он надеялся, что, приняв приглашение Гефеста на бал, сможет выиграть время, чтобы как-то снять проклятие джинна, но его планы снова были порушены. Во-первых, он так и не смог больше заставить джинна появиться из лампы, как бы сильно ее ни тер. Медный сосуд, избавившись от порчи, которую на него наложили, оставался холодным и темным. Во-вторых, Гефест повсюду за ним таскался, словно восторженный щеночек, заваливая его самодельными подарками и стихами – настолько ужасными, что Аладдин даже не мог предположить, действует ли это проклятие джинна, или Гефест просто сам по себе настолько слабоумен.
– А мне кажется, они милые, – возразил его сосед по комнате, бледный, изящный мальчик по имени Руфиус, который буквально каждую свободную минутку выпекал оладушки и козинаки пастельных цветов.
Аладдина чуть удар не хватил.
– Волшебные часы, которые каждые пятнадцать минут повторяют «Гефест думает о тебе!»? Бесформенная глиняная чашка, на которой вырезаны наши инициалы? Коробка шоколадок, на которых намалеваны наши лица?
– Шоколадки – это моя идея, – тихо признался Руфиус. – Я помог Гефесту их готовить.
Аладдин вытаращил глаза. Ему очень хотелось спросить, почему. Это всего-навсего заклинание, и оно портит ему жизнь.
Проблема, конечно, состояла в том, что он не мог признаться в своем преступлении – уж точно не после того, как Кима