бомбист Гриневицкий. Говорят, что после смерти остались монеты у его второй жены – княгини Долгорукой, которая спрятала их во дворце и со страху забыла где. Якобы через много лет сын Николая Второго царевич Алексей случайно нашел. Что было потом, вы тоже знаете.
– Знаю, знаю. Все знают, – задумчиво проговорил Петр Романович.
– Дозвольте полюбопытствовать, – все-таки решился спросить Винярский, – а вторая монета вам не попадалась?
– Пока нет, но все возможно, – рассеяно проговорил детектив.
– Вы знаете, я с этими железячками почти всю жизнь. – Виконтий Львович пододвинул кресло вплотную к подполковнику и полушепотом быстро начал говорить: – Вот что я скажу. Это не просто серебряные или золотые кругляшки или квадратики. Это нечто большее. Вспомните тридцать сребреников Иуды. Вспомните разные таланты, оболы и прочее. Думаю, вы не просто так пришли ко мне. Думаю, вас ведет судьба. Доведите это дело до конца. А не то может быть большая беда.
Подполковник поднялся. Пожал профессору руку, поблагодарил и покинул кабинет. Винярский закрыл за сыщиком дверь. Хмыкнул, махнул рукой, подумал: «Ох, и нагородил я этому подполковнику чуши! Ну да ладно. По сути-то примерно так и было. А что ему до того, что Друэ встретил карету не в Варенне, что узнали Людовика по портрету, а не по монете, какая разница? А все-таки, чего меня понесло на беллетристику? Ну да ладно». Винярский снова махнул рукой, сел в кресло, взял ручку и продолжил править статью.
Ноги вели Ломова в отделение конной милиции.
– Вот тебе и монетка в дерьме. Тут самому бы, как прапорщику Колыванову, не вляпаться.
На душе у него стало тоскливо. Простое дело обрастало мистикой и смертями.
– Ладно, разберемся. Виновные будут наказаны в соответствии со всей строгостью закона, ― подбодрил себя Пролом любимой присказкой.
3
Глюк краснел, бледнел под напором женских издевок в лаборатории криминалистики, но дело свое делал.
С удивлением он узнал, что майор Стриж, который всегда ходит в потертом, старом мундире и жалуется на безденежье, любит закусывать французский коньяк десятилетней выдержки черной икрой и делает это раза три в день.
– То-то его, оборотня, кровит, – позлорадствовал Глюк.
А вот прапорщик Колыванов предпочитает пироги с капустой. Ему Геннадий всегда симпатизировал. Простой, безотказный, невезучий служака, побольше бы таких.
Много о чем еще узнал Глюк в лаборатории и про людей, и о лошадях.
Кормили тех не по норме, нерегулярно.
– От такой еды золотые монеты, как курочка ряба, нести не станут, – размышлял отставной капитан и просил жену своего шефа постараться разгадать, как у лошади в брюхе, а потом в навозе монеты оказались.
Та отмахивалась. Говорила, что и так все ясно.
– Не, ничего не ясно! – настаивал Глюк и добил криминалистов.
В конце концов, Антонину Григорьевну осенило. Она собственноручно села за недавно полученный в качестве