быть может, Никита Иванович напрасно тешил себя надеждой, что, если не получилось убить его сразу, от него отстанут. Единственное, в чем он был совершенно уверен, так это в том, что (в перспективе) от него ничего не зависит и что (опять же в перспективе) он ничего не может. Мир был по-прежнему принципиально непредсказуем, и это странным образом утешало, ибо не предполагало никакой и ни за что ответственности.
Никите Ивановичу вдруг до боли захотелось вернуться в свою квартиру на улице Слунцовой. Почему-то теплые носки и засаленный махровый халат показались ему средоточием земного счастья, той самой точкой покоя, к которой стремилась его измученная душа. Переживал он и за оставленные растения, хоть и расположил их у окна таким образом, чтобы сквозь форточку на них попадали капли дождя. Короткая воля Никиты Ивановича враз исчерпалась, падала вниз, как пролетевший сверх положенного дротик.
Он вдруг подумал, что одинок так, как никогда еще не был одинок в этом мире. Таким одиноким человек может быть… только в первые мгновения после смерти, если, конечно, ему дано это осознать.
Без всего (прежнего) перед чем-то непонятным.
И – изначально виноватым.
И еще он подумал, что нет для него ничего желаннее этого одиночества, ибо оно – дом, в котором он живет, воздух, которым он (пока еще) дышит.
Прислушиваясь к току крови внутри себя, Никита Иванович явственно ощущал, как она напирает на стенки сосудов, стучит в них, как дятел клювом в гнилое дерево. Ему подумалось, что, пожалуй, не худшим выходом был бы сердечный (с летальным исходом) приступ прямо здесь – у ног мраморного святого Якоба.
Но сердце вдруг вернулось в ритм, тупая головная боль чудесным образом прошла, как будто и не было никакой боли.
Новое вино определенно вливалось в старые мехи, но Никита Иванович не был уверен, что мехи удержат вино. Да, мир был принципиально непредсказуем, но не настолько, чтобы старый хрыч превращался в мальчика. Он подумал, что дротик его воли, вопреки всему, не только продолжает лететь, но и набирает высоту.
…Никита Иванович как будто услышал в небе свист, как если бы этот самый мнимый дротик материализовался в реальный. Он поднял голову вверх и обомлел. В сумеречном небе над горой, над дымящимся осенним парком, над мраморным святым Якобом кружился… дельтаплан.
Невидимый пилот не просто кружился, наслаждаясь восходящими и нисходящими воздушными потоками, но определенно что-то высматривал сквозь кроны деревьев.
Никита Иванович знал что, точнее – кого.
Дельтаплан кружился над парком святого Якоба по его, Никиты Ивановича, душу.
Икона
…Никита Иванович никак не мог вспомнить, когда именно, при каком президенте, до или после отделения Дальнего Востока, введения «энергорубля», марша эстонской армии на Санкт- Петербург, небывалого двухчасового солнечного затмения, когда живая Москва оказалась завернутой в черный (в каких хоронили грешников) погребальный саван, ему в самовозрастающей