что жизнь без (вне, после) молодости – это совсем не то, что жизнь в молодости.
Две жизни, как два встречных поезда, пронеслись мимо стоящего между ними на насыпи Никиты, обдав смешанным запахом надежды и тщеты. Надежда пахла… разогретым мотором, «Еаг1 Grey Tea», цветными глянцевыми фотографиями, духами «Chanel № 19», придушенным дезодорантом (возбуждающим) потом и определенно айвой. Тщета – высохшей мочой, несменяемым постельным бельем, истоптанными тапочками, ладаном и… подгоревшей кашей.
Никита подумал, что, вероятно, именно эти – случайные – запахи посетят его в смертный час. Вот только непонятно было, почему генеральная репетиция (если, конечно, это репетиция, а не, так сказать, премьера) происходит так рано?
Вроде бы ничто не угрожало Никите в бывшем отцовском кабинете.
Одного-единственного взгляда было достаточно, дабы уяснить: внутри шара пожилой Никита одинок, неприкаян и… несчастен, хотя, быть может, и не осознает собственного несчастья.
А когда, подумал Никита, человек не осознает собственного несчастья? Человек не осознает собственного несчастья, сам собой явился ответ, когда люди вокруг точно так же (или еще более) несчастны. Тогда, напротив, собственное несчастье иной раз человек воспринимает как… счастье.
С человечеством что-то случится, догадался Никита, вот только что? Неужели его заедят металлические цилиндрические мухи без крыльев?
Самое удивительное, что и одет внутри шара он был не так, как если бы отражался нормально, то есть в чем в данный момент был.
На пожилом алкаше-Никите болталось безразмерное нищенское рубище, в руках он сжимал идиотскую, с ушами как закрученные бараньи рога, шапку, В России такие сейчас определенно не носили. Хотя, кто знает, какие шапки будут носить в России, когда Никита доживет до «шарового» возраста? Может быть, только такой вот рогатой шапкой можно отгонять железных мух? Может, он вообще должен радоваться (воспринимать как счастье?), что доживет до столь преклонного возраста?
Тем временем в кабинет вернулась итальяноговорящая карлица.
«Почто держишь хозяйку в сумасшедшем доме?» – сумрачно осведомилась у отца уже на русском, но несколько архаическом, как если бы в использовании языка у нее случился немалый (в век, а может, и больше) перерыв.
«Видишь ли, хозяйка расстраивается от политики, – совершенно не удивился дикому вопросу отец, – смотрит телевизор и… – понизил голос, – перестает верить в Бога, Теряет контроль над потоками информации».
«И все же взял бы ты ее домой, – покачало головой существо, – среди своих-то спокойнее, чем на людях».
«Боюсь, опять начнет пить, – покосился на Никиту отец, – да и не уверен, что свои спокойнее чужих».
Никита понял, что речь идет о матери. Откуда карлица ее знает? – удивился он.
«Не удержишь», – сумрачно предрекла гадалка, Никита, правда, так и не понял кого: «хозяйку», то есть мать, или «своих», то есть его и Савву, А может, она имела в виду «чужих», то есть