обеспечение ветеранов! На этом можно так погореть, что мало не покажется, что никогда после такого не отмоешься!»
Нервы у дядюшки сдали, и он заорал на Витька. Стучал по столу, требовал, чтобы тот делом занимался, и если надо, то возил пенсию всем, кому положено.
– Это политика! – кричал он. – Понимать надо, а не сопли жевать. Покуда в районе есть хоть один ветеран, будешь возить ему пенсию. Машины сломаются, самого пешкодралом заставлю доставлять. Пошел вон!
Виктор Андреевич выскочил из кабинета. Ничего он не понял, но сообразил, что выпендриваться себе дороже. Если какой-то зачуханный колхозник на него наорал, разбил стекло, самого чуть не прибил, а потом и дядюшка добавил, значит, дело это очень важное. Может, даже под контролем самого губернатора и даже президента.
А Петр Федорович сгоряча решил прогуляться и пешком отправился домой. Часа полтора шел и мысленно продолжал разговор с начальником почты, потом с главой района, потом непонятно с кем про мизерные пенсии, уничтоженный колхоз, порезанных и проданных за бесценок коров. Шел он быстрым шагом, почти как в армии на марше, и прошел почти половину пути. Но вдруг задохнулся от боли в голове. Как будто пробило пулей. В глазах стало темно. Затошнило, ноги подкосились, и председатель упал. Мимо проезжали в построенные около деревни коттеджи редкие иномарки. Может, не замечали лежавшего на обочине старика, может, не хотели связываться. То ли пьяный бомж, то ли не понятно кто. Петр Федорович очнулся, встать не смог, лежал, уткнувшись лицом в землю, и плакал. Почти стемнело, когда его заметила продавщица магазина. Выскочила из «газели», вместе с мужем подняли Петра Федоровича, все поняли. Положили в машину на мешки с крупой, сахаром, хлебом. Повернули назад в город, в больницу. Не отходили. Ждали, покуда председателя поместят в палату. И только потом уехали в деревню.
Когда через день привезли пенсию, его уже не было.
Мир натуральных тканей
Обшарпанный вход в подвал не вязался с вывеской «Мир натуральных тканей», зачем-то повторенной по-английски. Я скептически хмыкнул, но стал спускаться по щербатым ступеням. Жена мечтала ко дню рождения о льняной занавеске с голубыми ромашками. Вдруг тут окажутся. Хотя вряд ли.
На дне заваленной окурками площадки рыжела некрашеная полуоткрытая железная дверь. За ней в конце длинного коридора тускло свисала с потолка лампочка, – висит груша, нельзя скушать.
Коридор оказался еще длиннее. Минут через пять понял, что надо поворачивать назад. Какие тут васильковые ромашки? Какой лен? Вонь и помойка. Да возвращаться жалко. Гулко громыхало эхо шагов, капало из дырявой канализации.
Дошел. Справа от лампочки поразила белизной красивая заграничная дверь и надпись над висячим замком: «Welcome».
Зря перся! Голубые ромашки!
– Козлы! – В сердцах пнул по обитому латунью порогу.
Дужка замка открылась, замок выскользнул из проушин и свалился на ногу.
Дверь распахнулась, оттуда выскочил всклокоченный менеджер и стал притворно причитать:
– Господи,