ломать. Ты у мужа прописана. Здесь не прописана. Отца сейчас увезут, дверь мы опечатаем. Сюда не скоро теперь попадешь. Так что забери, что надо.
Капитан зло поглядел на пожилого участкового, окликнул сержанта. Тот вернулся. А Лидия пошла в спальню лазить по тем же местам.
Протокол составили. Понятые подписали. Сержант скомандовал Василию: «Встать!» Снял с него наручники, отдал участковому, велел: «Руки за спину!» Надел свои новенькие наручники и повел в «уазик».
В доме остались участковый и Лидка.
– Нашла чего полезного? – спросил участковый Николай Кузьмич. – Не все этот архаровец выгреб.
– Нашла, Николай Кузьмич. Мать от отца научилась прятать, не то что от… – Лидка хотела сказать «ментов», но сообразила, что участковый хоть и хороший человек, тоже служит в милиции, и сказала «от воров».
– Ну, и ладненько, – понял её Кузьмич.
Лидка благодарно рассказала ему, что деньги и сберкнижку мать прятала под половиком, на котором стоит кресло. А для отвода глаз сотен шесть держала в шифоньере в старой шкатулке под простынями.
– А в шкатулке осталось чего?
– Двести, ― усмехнулась Лидка, – да бог с ними, пусть подавятся.
Потом захлюпала носом и не показно, а по-настоящему заревела:
– Что бате то, дурному, теперь будет?
Участковый Николай Кузьмич снова закурил и начал объяснять Лидке:
– Если хорошего, толкового адвоката наймешь и докажете, что отец был в состоянии аффекта, то есть нахлынуло на него в тот момент и невменяем стал из-за того, что Таисия над ним издевалась, оскорбляла, била, ну, и рассудок у него от всего этого помутился, то года три дадут.
– А если без адвоката?
– Без? Без – от шести и до пятнадцати. Скорее всего, лет восемь, десять дадут.
Лидка вздохнула. Стала соображать, чего лучше. То ли отца от смерти в тюрьме спасти и потом с ним, алкашом и без денег самой мучиться, то ли наплевать на пересуды соседок и сродственников. На материны деньги купить новую мебель, холодильник. Здесь ремонт сделать. Самой приодеться. Сына одеть и обуть. От мужа, такого же алкаша, как батяня, в материн дом перебраться, а там, глядишь, и снова за порядочного человека замуж выйти. А их с мужем трехкомнатную разменять. Ему однокомнатную, а то и подселение оставить, а себе с сыном… Но участковый сказал выходить, и полет ее мысли оборвался, так и не определившись ни с судьбой отца, ни с собственной.
Назавтра ситуация резко изменилась. На топоре не было отпечатков Василия. Другие, неизвестно чьи, были, а его – не было. Да и сам он твердил, что напился, заснул, проснулся, когда участковый вошел в дом, и жену свою Таисию Анисимовну не убивал. Говорил, что теперь без нее, единственной кормилицы, ему лучше в тюрьму, чем на воле с голоду подыхать. Но убивать ее никогда и ни за что не стал бы. Говорил, что соседка не могла в окно ничего видеть, потому что окно у них занавешено тюлью и шторами, давно не мыто и видеть сквозь него ничего невозможно. Проверили. На самом деле, даже штору и тюль сняли. И без них не видно. Только тени да контуры. Соседка, которая утверждала,