опять на восточный фронт, ― прошипел гауптштурмфюрер, помолчал секунду и примирительно добавил, ― такой вариант я не предусмотрел. Подумайте, как его исключить в другой раз.
Медик вытянулся, кивнул, щелкнул каблуками и подумал, что не всё в его судьбе потеряно, что еще можно выслужиться, сделать карьеру, что комендант, хоть и на очень маленьком, но все-таки крючке у него, и при удачном раскладе может подвиснуть, как эти су́чки. И он, унтерштурмфюрер, тогда решит, в какую сторону качнуть маятник.
Гауптштурмфюрер посмотрел на него подозрительно, потом глянул на уголовников и почти неслышно добавил:
– А этих, унтерштурмфюрер, обоих в расход. Немедленно, пока не разболтали чего не нужно.
Начал было спускаться по ступенькам с помоста, но вернулся, похлопал каждого уголовника по щекам, сказал:
– Ладно, сукины дети, прощаю обоих. Становитесь на колени и молитесь – я дарую сегодня вам жизнь.
Те плюхнулись на помост, начали бормотать.
Комендант зашел им за спину, неслышно достал из кобуры «Вальтер» и пристрелил в затылок.
– Так-то оно, пожалуй, будет вернее.
Потом аккуратно убрал пистолет и медленно направился к себе, по дороге ворча на штурмфюрера из мусульманской дивизии Waffen-SS, рассказавшего ему с полгода назад, что шкурки самого ценного каракуля – каракульчи делают из выкидышей беременных овец.
– А откуда столько выкидышей берется? ― Недоверчиво спросил тогда комендант.
– Да очень просто! ― Заржал азиат, ― хлещут овец кнутами, пока не понесут.
Ирочка
1
Ирочка давно хотела перерезать горло своему мужу. Но не было удобного случая. То отношения налаживались, то дочка хворала, то не было денег на еду, то, наоборот, муж приносил хорошую зарплату. Хотя перерезать ему горло или задушить ночью подушкой Ирочка давно решила.
Потому, что муж был сволочью. По ночам он опрыскивал ее, Ирочку, дочку и даже кота какой-то гадостью, и когда они, одурманенные этим опрыскиванием, засыпали, приводил в дом любовницу и сношался с ней до утра.
Она просила мужа не трогать хотя бы ребенка. Не отравлять его этими опрыскиваниями, но муж орал на нее, говорил, что у нее крыша уехала, крутил пальцем у виска. А один раз, когда она, заступаясь за здоровье ребенка, пыталась поколотить этого подонка, чтобы он наконец понял, что не надо их мучить, даже поколотил ее. Ударил два раза.
Ирочка тогда и решила, что такой негодяй не должен жить.
Каждое утро, когда она видела, как зевает сонный кот, как не хочет просыпаться дочка, Ирочка повторяла про себя: «Ничего, подонок, скоро ты сдохнешь».
Ирочка завязывала на ночь дверь веревкой, подставляла к входной двери шкаф для одежды, чтобы не допустить проникновение в дом любовницы. Но муж умудрялся веревки развязать, шкаф отодвинуть и впустить ее. А утром выпустить из дома, веревку завязать и пододвинуть шкаф к двери так, как будто никто не заходил в дом.
Но Ирочка замечала некоторые тонкости