те зуб даю. Посмотри на мои штаны! Я весь увяз в этом!
– Убери от меня свои вонючие портки!
Они чуть не разодрались, нависнув над Раданом, которому Эрик надавил на больную коленку, и белые искры поплыли перед глазами. Радан взвыл и вклинился между ними, разъяренный от боли, как раненый кабан. Он разметал дерущихся в разные стороны, и все трое вновь спокойно расселись: Гена – продолжая обиженно уверять, что это та самая река, про которую говорят в сказках, Эрик – что толстяк выжил из ума, а Радан – думая, что совершенно не помнит, как он сам попал в это место.
Вдруг дети синхронно охнули, и Эрик вскочил посмотреть – из-за чего? Гена тоже встал, но далеко не так проворно, потом протянул руку Радану, тот принял ее и, опираясь на здоровую ногу, довольно ловко поднялся.
Все увидели человека в черном и еще одного черного – человека? Радан глубоко вздохнул, созерцая странное существо, обтянутое переливающейся нефтяной чешуей. Глаза – синие, точно две заплаты, вырезанные из неба; руки, как у всех здешних больных, – звериные; лицо суровое, аскетичное (не было в нем ничего лишнего, только прорези глаз, рта и ноздрей); а уши такие маленькие и прижатые к черепу, что казались украшением. Существо оглядело всех по очереди, в том числе и Радана – коротко, но пристально. Пришлось отвести глаза.
Наступила смертельная тишина, изменившая сам воздух, который так плотно сжался, что и вдохнуть стало нельзя. Через мгновение дети принялись надсадно свистеть, вгоняя в легкие густой едкий отвар. Все вокруг завертелось. Радан не мог понять, как что-то может вертеться, когда оно просто черное. Карусель остановилась, и в полу показалась плита, вроде могильной, освещенная по краям тонкими полосами рыжего сияния. Жар от него раскалил докрасна отлитые в плите фигуры – грешники корчились в страшных муках, пожираемые змеями и огнем, вскидывали беспомощные тонкие руки, которым прежде хватало сил легко ломать чужие жизни, а теперь их ладони могли только рваться к небу, молить Господа сжалиться над ними, забыв о том, как сами были безжалостны. Эти бледные немощные кисти, хрупкие локти и истончившиеся запястья, воздетые вверх, подобно колосьям, походили на стрелки компасов, указывающих на север. Но разве есть на севере милость, прощение, Рай?
Радан зачарованно разглядывал ужасные сцены, сменявшие друг друга, словно бугорки волн на глади озера в ветреный день.
– Кто ничего не видит?
Все оторвались от жуткого зрелища, послушные суровому голосу. Трое подняли руки – слабые, бледные, тонкие полоски – райские стежки в черноте. Среди них был мальчик, который даже не взглянул на врата, а только раскачивался из стороны в сторону, сидя на корточках.
– Я повторяю вопрос. Кто ничего не видит?
Все молчали.
Признавшихся поманило к себе зловещее существо – двое подошли, третий не хотел подниматься, продолжая раскачиваться. Его приподнял добряк, что встречал их на входе.
– Все будет хорошо, для тебя все закончилось, не бойся, ты все забудешь, – мягко успокаивал он, и мальчик послушался, зачарованный бархатистым голосом, и доверчиво подступил (Радан вдруг понял к кому) к темному змею.
Тот