стоял столбом, не двигаясь и не отвечая, загипнотизированный прекрасным видением белоснежного хлеба, – желудок взвыл, как будильник, и жалобно сжался.
– Что с твоими ногами? – встревожилась женщина, протянув к нему жилистые руки в тугих полосах вздутых вен, приобняла за плечи и усадила на стул, изрезанный змейками. Радан вжался в спинку, отчаянно прикрываясь штанами: трусы у него были рваные, еще дома у них поползла резинка…
Ну и позор.
Змей, все это время сидевший в печи и перебиравший в руках, как хлебные мякиши, огненные угольки, вопросительно посмотрел на хозяина, – тот спокойно вернулся к отложенному делу: намазыванию хлеба маслом. Радан сглотнул столько слюны, что ее хватило бы на двадцать плевков. Когда стыковка куска и масла завершилась и двинулась на него, он выбросил руку, чтобы схватить дар, но вовремя вспомнил о гордости.
– Спасибо, конечно, но я еще руки не мыл.
Зверь хмыкнул и поднялся с места, бросив хозяину:
– После договорим, – колдун кивнул и вышел следом.
Оставшись один, Радан мысленно проглотил все, что осталось от них на столе.
В комнату вернулась женщина, держа в руках маленькую резную шкатулку. Она поставила ее на стол рядом с ним и обработала все, даже самые маленькие, царапины, аккуратно прижав к каждой клочок смоченного лекарством бинта, так что было почти не больно; обернула тонким белым кусочком льна колено, огладила ткань рукой, что-то нашептывая; затем поднялась и снова вышла из комнаты, а вернулась со свертком.
– Вот, возьми, я сшила тебе многое, но еще не все.
Радан отдал штаны, что у него были (ведьма бросила их в огонь), и, пока он влезал в новые, застегнув до конца не все пуговицы, на ходу схватился за хлеб немытыми руками.
Еда сделала свое дело – уложила Радана на лопатки, как набитый песком мешок. Он тяжело поднялся из-за стола и дальше – наверх, в спальню, где лег на кровать, вытянувшись спиной на одеяле, подлез под него и сразу уснул, провалившись в темноту, как в расщелину. Никаких снов. Долгая черная пустота. Которая почему-то очень быстро закончилась.
– Рае, поднимайся. Тебе пора. Нельзя опаздывать, здесь с этим строго, – Танра теребила его за плечо, вчера такая добрая, а сегодня злая.
Радану вовсе не улыбалось просыпаться Рае, и он продолжил закрываться от света, забившись в угол постели к самой стене, но спасительный стеганый заслон пропал. Мама часто будила его вот так – сдернув одеяло.
Мама…
Мысль о ней облила сердце горечью. Радан резко вывернулся посмотреть на нее, но взгляд натолкнулся на Ситру. Змей уставился в ответ не строго, как мама, а насмешливо и откинул на пол тряпичный комок. В прорези тонких губ показались белоснежные зубы с точеными остриями клыков. Зверь был в одних штанах, руки и грудь его покрывали разводы черной чешуи, дивно мерцавшей в рассветной дымке – местами сквозь них проступала кожа человека, точно островки белого пластика в нефтяном море.
– Вставай уже, мелюзга, – надоело слушать, как тебя добудиться не могут.
Ситра вышел