стало невозможно оспорить тот факт, что каждое устройство являлось не персональным, а корпоративным или государственным детектором и манипулятором, документирующим все сигналы, определяющим относительность правды-лжи и сложность мотивации многократно глубже, чем пользователи. Уже не столько данные, сколько пользователи переставали принадлежать себе в понимании прошлых поколений, но некоторым корпорациям и государствам ещё удавалось внушать людям веру в персональность, однако лишь потому, что те были не в силах признаться себе в обратном. Свобода иллюзии и право на её отстаивание процветало в таких обществах, отчего они и пришли к отставанию от тех, которые с положением вещей честно смирились и первыми приступили к освоению принципиально-новых областей проявления воли.
Проблема субъективности правды и, как следствие, ценностей, которые она порождала воздвигла такую виртуальную стену между обществами, что одни смотрели на других примерно как испанские конкистадоры на индейцев – при этом развитым считал себя каждый из визави. Существовали и такие, которые глядели в соседнее общество, как за стену зоопарка, но находились и те, кто рассматривал соседей с уважением и полным принятием их права вести жизнь согласно другой правде и ценностям. Живите как вам нравится, только не лезьте к нам, – такой общественный договор продолжал устраивать среднего обывателя. Но не всякого. Где точно не удалось раскрыть правду и ложь до конца, так это в изящно-маскируемом экспансионистском мотиве, зачастую скрываемом особенно в тех начинаниях, которые провозглашались как самые благие и альтруистичные. Безусловно, все были заинтересованы в мире и декларировали свободу для проявления других, однако эволюционная, хищническая порой, тяга к контролю, поглощению и присвоению держала планету в холодном напряжении, поскольку всегда находились причины и поводы объясняющие правильность и своевременность подобных действий. Внутри, казалось бы, монолитных союзов соседнее общество продолжало подозревать другое, и, как это парадоксально бы не звучало, максимальная вооруженность и готовность к конфликту продолжала являться залогом его невозникновения. Продолжали действовать древние военные истины об упреждающих ударах, являвшихся вынужденным применением силы наперед, дабы не допустить более чудовищных потерь. Остались верны и прослывшие кровожадными принципы Макиавелли… Другими словами, коренной технологический сдвиг не успел повлиять глобально на эволюцию природы и культуры человечества.
Однако перемены уже назревали, по крайней мере, в руках появились ключи для открытия другого пути. Группа пацифистов-идеалистов, имевшая воззрения схожие с буддистскими, предлагала посредством имплантации устройств вспомогательного мышления купировать нейронные центры возбуждения хищнических мотивов у человечества в целом, обрекая его впоследствии на искусственно-мирное существование, однако развернувшаяся по этому