удивление, приняла трубку и посмотрела на размеренно моргавшую маму с немым укором и вполне понятным намеком.
– Да-да, не буду вам мешать! – сказала Галина Викторовна и энергично потопталась на месте, в результате этого физкультурного упражнения не отдалившись от Оли с Желтым Дьяволом ни на дюйм.
– Мама!
– Да, да!
Галина Викторовна с откровенной неохотой вернулась в гостиную.
Оля посмотрела: нарядное, как соборный витраж, дверное стекло почти полностью потемнело, сохранив северное сияние цветных телевизионных сполохов только в верхней части – выше растрепанной головы Галины Викторовны, прильнувшей к двери всем телом и одним ухом. Под напором груди, вмещавшей любящее родительское сердце, дверь затрещала.
– Мама!!! – рявкнула Оля.
– Ну, ушла уже, ушла! – недовольно откликнулась Галина Викторовна.
Освобожденная дверь просияла. Оля тоже постаралась улыбнуться и вежливо сказала в трубку:
– Здравствуйте, я вас слушаю.
– Это Ольга?
– Да.
– Ольга Павловна Романчикова?
– Да, это я.
– Олюнчик…
Официальный голос в трубке мигом изменился, пропитавшись жаркой страстью, как сухая поролоновая губка кипятком.
– Милая…
– Что?..
Оля растерялась.
Если бы «очень приятный мужской голос» не назвал ее полное ФИО, она решила бы, что он ошибся номером.
– Как ты одета? Что на тебе сейчас?
– Э‑э‑э…
Ответить на такой безобразно бестактный вопрос Оля не могла как минимум по двум причинам. Во‑первых, от возмущения она потеряла дар литературной речи. А во‑вторых, сказать правду («Что-что, да черт знает что!») было невозможно, а вранья Ольга Павловна избегала по принципиальным соображениям.
«Давно пора было выбросить этот халат!» – буркнул внутренний голос, и Оля зарделась так, что маринованная красная рыба повторно умерла бы от зависти.
– Олюнчик, я хочу тебя раздеть! – не дождавшись ответа и нисколько этим не смутившись, с беспримерным нахальством сообщил «очень приятный мужской голос». – Хочу скользить своими мозолистыми руками по твоему гладкому нежному телу…
– Вы кто?! – высоким голосом тургеневской барышни на грани нервного срыва выкрикнула Ольга Павловна.
Северное сияние в стекле опять померкло, стертое, как ластиком, темной тучей плотной женской фигуры. Оля резко повернулась к двери спиной и отодвинулась подальше в коридор, до предела натянув телефонный шнур.
– Я – твоя радость!
– Что за шуточки?! Немедленно прекратите! И больше не смейте мне звонить!
Оля шваркнула трубку на рычаг и гневно засопела, раздувая ноздри и притопывая носком тапки.
– Олюшенька, кто звонил? – приоткрыв дверь, сладеньким голосом поинтересовалась заботливая мама.
– Крокодил! – огрызнулась неблагодарная дочь. – И со слезами просил: «Мой милый, хороший! Пришли мне галоши!»
Мама в ответ