герои, восторжествуй злодеи, и многих, как Толкина, охватила бы скорбь. Но жуткая до правдоподобия середина этих сказок – древняя пропповская середина! – сохранилась бы. И сказка осталась бы сказкой – незабываемым свидетельством о встрече с неведомым.
Персонажи страшных сказок
Сколько радости было в мире в те времена, когда верили в черта и искусителя! Сколько страсти, когда повсюду тебя подстерегают демоны!
Как вы помните, мифологическая школа упрятала всех чудовищ в облака, под землю и в водоемы. Природа бывает дружелюбной и враждебной к человеку. Амбивалентность присуща и страшным персонажам, даже в рамках одного образа – например, Бабы Яги. При этом не объяснялось, почему та же Яга приобрела черты дарительницы, а змей – нет.
В концепции Проппа и других сторонников доисторической инициации сказочной нечисти отведена роль бывших руководителей или создателей обряда. С появлением земледельческой религии великий маг превращается в злого колдуна, а хозяйка зверей – в ведьму, пожирающую детей отнюдь не символически. С уничтожением обряда ведьму сжигают саму – святое и страшное выливается в «полугероический, полукомический гротеск»103. Не знаю, что комического в сгоревшей старухе, да и геройством там, по-моему, не пахнет – много страха и безумное желание спастись любой ценой. Коллег Проппа смутило это земледельческое «переворачивание». Мы уже слышали о «данных этнографов», его опровергающих, а позднее рассмотрим сам процесс сжигания, которому был придан особый смысл, инициации не касающийся.
К комплексу посвящения Пропп относил не только ведьму и колдуна, но и живущих в лесном доме разбойников-людоедов, хозяев запретной комнаты (чулана) и даже красавицу в хрустальном гробу. Боязнь пришельцев из иного мира ученый объяснял в традициях изобличителей «предрассудков о Боге». Ссылаясь на Фрэзера, он упоминал о страхе перед существами, которые могут похитить царских детей, наделенных в древности статусом божества. Отсюда – запрет покидать дом и ужасы, следующие за уходом или похищением. В дальнейшем матери стали говорить о «духах», унесших детей, а отцы, замаскированные животными, – имитировать приход лесных чудищ104. Между тем в европейском фольклоре похищение детей или требование об их выдаче далеко не всегда связаны с лесом и другим местом для совершения обряда. Явление «духов» может происходить в самом доме – «духи» приходят ниоткуда. Мотив этот древний и, в отличие от инициации, подтвержден летописными источниками.
Поскольку Пропп сводил к общему знаменателю всех без исключения сказочных чудовищ, их образы утратили свою специфичность, на что не преминул указать Новиков105. О забвении образа героя говорил и Мелетинский, но его волновал только человек как носитель идеи сказки. Поэтому он поспешил очеловечить и демонических персонажей, оставшихся после инициации. В эпосе злого духа-людоеда заменяет иноплеменник или национальный враг, а в сказке – женщина,