свою ладошку на определенное место, да еще и повернулась ко всем спиной.
Князь застелил кресло ковром, поднял Палашку за талию, и усадил на ковер, развернув её фасадом к зрителям. И строго сказал Палашке:
– Руку оттуда убери, подопри ею щеку, а другая твоя рука пусть на коленке лежит. Ну что ты слезы льешь, как воду из колодца? Алексей сейчас тебя писать будет. Алексей, валяй!
Лицо художника пошло багровыми пятнами. Но он принялся писать. Редко взглядывал на Палашку и тотчас отводил глаза к холсту. Палашка проявлялась на холсте быстро. Жевахов развалился на старом диване и, довольный, поглядывал на работу художника. Томас стоял ни живой ни мертвый. Сердце его колотилось где-то в горле. Впервые видел он такое прекрасное обнаженное женское тело. И то, что Палашка стеснялась до обморока, приводило его в особенное возбуждение. С этим трагически-милым выражением личика она была прекраснее многих Венер. Никогда высокое искусство не сможет состязаться с живой природой. Но в живом все постоянно видоизменяется, а в искусстве запечатлевается раз и навсегда.
Мухин уже начал прорабатывать детали, когда граф вскочил, вырвал у него из руки кисть:
– Все! Ступай! Это место я пропишу сам!
Он вглядывался в Палашкины тайны так ощутимо и жарко, что она опять пыталась загораживаться ладошкой. Он гневно вскрикивал, и Палашка убирала руку. Он выписывал всё тщательно и вдохновенно.
Девильнева уже не держали дрожавшие ноги, он рухнул на диван. Казалось ему, что на его глазах совершают насилие. Он нашарил откупоренную князем бутылку шампанского и начал жадно пить.
Палашка была уже в изнеможении, когда барин бросил кисть на пол, развернул к Палашке холст:
– Смотри!
– Стыдно, барин, так над девицами изгаляться! – сказала Палашка. – Можно, я оденусь?
– Одевайся не одевайся, ты ныне на века раздета! – воскликнул Жевахов.
– Вот это мне и конфузно!
Жевахов оборотился к Томасу:
– Что? Какова картина?
– Мне жаль девицу, она так смущена! – невольно сказал Томас.
– Гран мерси, месье! – ответила из-за ширмы Палашка.
– Однако! – воскликнул Жевахов. – Где же ты научилась по-французски?
– Здесь, в усадьбе, – отвечала Палашка, – еще маленькой девочкой ваш папа взял меня в дом, сказав, что я есть цветок, и потому буду приставлена ухаживать за цветами. Он учил меня говорить, читать и писать по-французски. И называл украшением дома.
2. ЛИКИ В ОКНАХ
Поля вокруг Ибряшкина зазеленели всходами. Возле барского дома все запестрело цветами. Гремели грозы и шли дожди. Потом вновь выглядывало солнце.
Несколько раз Томас встречал в доме Палашку, она то спешила с лейкой в оранжерею, то сидела с другими девушками за рукоделием. Никак не удавалось застать её одну, чтобы сказать комплимент.
Однажды вечером Томас слышал, как Палашка пела под лютню. Он был поражен тем, как славно звучало её пение, в нем были и одаренность, и талант.
Пробудитесь, я жду вас, красавица,
Рощи новой листвою кудрявятся.
И