всё, не бросай недоеденный хлеб и благодари Бога за пищу. В этом смысл жизни: работать, принимать пищу и отдыхать так, как этому научила природа. Это есть истоки духа, силы, настойчивости и терпения сибиряков.
В обычное время обед взрослых с детьми доставлял удовольствие, но сегодня в глазах Мельниковых-старших отражались напряжение и тревога. Битва за урожай не несёт радость. Сколько потрачено сил, времени, а скошено всего два гектара пшеницы. Что можно накосить на одной старой, измученной, уставшей лошади? Если убирать поле такими темпами, добрая часть хлебов уйдёт по снег.
Помнят Мельниковы прошлые годы уборки. Кажется, совсем недавно, несколько лет назад, на этом поле шумели пароконные косилки. Повсюду слышались голоса, смех и песни. Будто грибы после дождя на глазах росли мохнатые снопы скошенной пшеницы. Одна за другой тянулись к усадьбе повозки с урожаем. Не умолкая, грохотала молотилка. От силы две недели длилась страда.
Кончилось всё разом. Отобрали большевики лошадей, коров, забрали семена. Не идут теперь к Мельниковым работники, говорят, времена не те. Раньше от Бродниковых, Захаровых и других отбоя не было. Как утро наступает, в ворота стучат:
– Дядька Никифор! Возьми!
Никому Никифор не отказывал, за работу платил хорошо. Некоторые этим пользовались, не пахали и не сеяли. Зачем, если у дядьки Никифора с запасом поживиться можно?
Теперь всё изменилось. Вместо серпов и вил взяли Бродниковы и Захаровы пистолеты и карабины, пришли на мельницу, выгребли всё из амбаров, насмехаясь: «Кончилась, дядька Никифор, твоя власть! Теперь мы тутака главные!» Мельников не понимал: «Раз ты хозяин, власть сменилась, так и паши поле, сей пшеницу, когда надо!»
Но никто не пришел весной обрабатывать землю. Некому. А вот за зерном в очередной раз объявились. Где правда? И что это за власть такая народная: сытым быть, лопатой не копая?!
Не хотел Никифор Иванович в этом году все поля сеять, но землю жалко, пропадёт без рук крестьянских, через год сорняками и подростом покроется! Перепахивать заново очень тяжело.
Смотрит Никифор на итог своих трудов, комок к горлу подкатывается, сердце от безысходности стонет. Нет, не убрать всё до Покрова. А что уберётся, то всё равно большевики отнимут. Но оставлять это нельзя! Иначе не простит себе он упущенное время и пропавший урожай, загрызёт совесть, жестокая тоска выпьет соки разума. Человек жив трудом своим. Без деяний и удовлетворения от проделанной работы он бесполезная пылинка на большой дороге вечности.
Кончился обед. Никифор махнул головой Владимиру: пора! Сын поднялся с земли, взял в руки приставленный к ели длинный, тонкий шест с яркой, пёстрой тряпкой на конце. Принялся махать им, давая в сторону усадьбы знак. Его заметили. От дома отделились четыре фигурки: три больших, одна маленькая.
Ваня опередил женщин, прибежал первым. Очень скоро за ним подошли Матрёна Захаровна, Анна и Анастасия. Глафира осталась на усадьбе.
Все принялись за работу. Каждый знал