о всеми формальностями, нашим браком и напрасными иллюзиями о совместно проведённых отведённых нам годах, которые, несмотря на всю свою близость к реальности, уже никогда ею не станут. Но я не произнесу ни слова. По крайней мере, очень постараюсь. В конце концов, для этого у меня есть адвокат, который обязан отрабатывать те немалые деньги, что получает за свою работу, а для этого недостаточно просто связаться со своим коллегой и созвать эту встречу. Необходимо ещё и провести её на уровне и достичь результата, который меня всецело удовлетворит, ведь иного развития событий я просто не приму. Нужно только сосредоточиться на главной задаче и не думать о второстепенных вещах, чисто теоретически способных сбить с толку. О платье, у которого, я знаю, внушительно открытая спина, и о холодной, но всё равно притягивающей и провоцирующей на эмоции красоте. Это всё пустое. Должно быть таковым.
– Миссис Картер…
– Я спрашиваю не вас, а своего мужа.
– Ну, это ненадолго, – вопреки всем недюжинным усилиям взять себя в руки и максимально не обращать внимания на эту… эту… женщину, не сдержавшись, твёрдо и непоколебимо заявляю я, потому как вся эта ситуация с самого начала здорово меня угнетает, и я не хочу задерживаться тут дольше необходимого. Поставить одну подпись это дело двух минут. Достаточно прелюдий и вежливо-лестных обращений. Это ещё нужно заслужить. Но это не про неё. Видимо, пора брать всё в свои руки, а не ждать, когда мои мозги и мысли волшебным и мистическим образом перекочуют в голову юриста.
– Что ты такое говоришь?
– То, что я развожусь с тобой, Оливия.
И только я заканчиваю произносить свою фразу, как сразу же следом возникает он, ожидаемый мною эмоциональный если и не взрыв, то уж точно всплеск.
– Оставьте нас, – это громко, озлобленно и яростно, и ещё это нисколько не просьба, ведь Оливия в принципе не знает таких слов, как «пожалуйста», «прошу» и «спасибо», и никогда ни о чём не просит, их нет, да никогда и не было в её лексиконе, и вам не стоит ожидать от неё ничего, кроме приказов и распоряжений. С самых малых лет не ведая отказов, она привыкла получать то, что хочет, и этим всё сказано. Но всё когда-либо бывает в первый раз.
– В этом нет нужды, – качаю головой я, чтобы наши адвокаты даже и не думали вставать и уж тем более покидать этот кабинет, но Оливию это явно не устраивает. Кто бы сомневался.
– Разве я неясно выразилась? Я сказала оставить нас. Выполняйте, чёрт побери! Вы двое, пошли вон!
– Мистер Картер?
– Делайте так, как она говорит, – несколько внезапно для самого себя иду на попятную я, но это не потому, что ещё неделю назад я боготворил, умирал и воскресал от силы любви, и был готов на всё ради счастья, благополучия и осуществления всевозможных желаний одного конкретного человека, к которому её испытывал, а лишь в силу того, что так проще, быстрее и терпимее. Всем будет легче, если я позволю себе высказать ей в лицо всё или, по крайней мере, почти всё, что о ней думаю, кем с недавних пор её считаю и как отныне к ней отношусь, а потом надавлю и заставлю её сделать то единственное, что мне от неё ещё нужно, и добьюсь того, чтобы на этой ноте она исчезла из моей жизни раз и навсегда, чтобы мне больше не приходилось вспоминать то, что я очень хочу похоронить.
– Почему? – мы уже наедине друг с другом, и я благодарен судьбе, что тут нет ничего такого, что при желании можно использовать, как холодное оружие, потому что после этих вопросительных слов, я клянусь, мне хочется причинить боль. Но никакая физическая травма не сравнится с тем, что терзает меня изнутри, но со временем, готов поспорить, понимание всего придёт и к Оливии. Пусть пока ей не жаль, но она прочувствует это сполна. Так чаще всего и бывает. Если, конечно, ты не совсем дрянь, в чём лично я уже не уверен. Как по мне, так есть вероятность того, что она так и не осознает, что вырвала сердце из моей груди и растоптала меня. Лучше бы моя жизнь по-прежнему состояла из одноразовых связей, не затрагивающих душу, чем вот это всё. Но поздно горевать о том, что уже не изменить. Последствия уже настали, и с ними придётся как-то жить… ну или не жить, а так, существовать. После целого года словно в раю никак иначе, пожалуй, и не выйдет.
– Ты знаешь, чёрт тебя дери, – вскочив на ноги и сжав прядь женских волос около левого виска в своём кулаке, хотя вместо этого моя рука и предпочла бы сомкнуться на шее, я нависаю над ней, и мне так хочется, чтобы она задрожала или, как минимум, хотя бы вздрогнула от испуга, или выдала себя как-то иначе, но… ничего. Ни в подведённых и накрашенных традиционно двумя слоями туши глазах, ни в очертании красных из-за помады губ, ни в единой клеточке ухоженного лица нет ни вспышки страха, против наличия которой у меня бы не нашлось ни единого возражения, и в первое мгновение я теряюсь, но быстро напоминаю себе, что это она должна робеть, замыкаться, бояться или напрягаться. Не я поступил с нами дурно. Не я здесь подлая сволочь, действующая за спиной. – И не смей больше… Не говори со мной, ни о чём меня не спрашивай, просто бери ручку и подписывай, – что-то внутри моего тела всё равно чешется и зудит, требует продемонстрировать силу и наказать хотя бы внешне, но я никогда не бил женщин и не собираюсь начинать, и потому просто оседаю обратно на стул,