то можно подумать, что сам Никон позаботился о судьбе опального. Как раз нет. С 24 марта 1649 года он обретался в Великом Новгороде. Значит, Арсения спас кто-то другой, причем осведомленный о благосклонности к старцу митрополита. Кто же? Судя по всему, Б. И. Морозов, ибо отправкой на север «дидаскала» занялся не М. Д. Волошенинов, один из судей и светский хозяин Новгородского края, а дворецкий А. М. Львов, старый приятель Бориса Ивановича. А коли так, то контакт между греческим патриархом и русским боярином, по-видимому, все-таки состоялся. Определенно, при посредничестве Никона, разумеется, сугубо конфиденциально, зато с любопытным результатом: обе стороны сочли за благо не торопить события, почему Никон и отлучился в Новгород, а Арсений обосновался учителем в Москве.
О наличии у старца высоких покровителей в Кремле летом 1649 года свидетельствует и то, что перед самым его отъездом на Соловки, 30 или 31 июля, в инструкцию для игумена Ильи вписали имя «старца доброго». Опять же кого-то при дворе очень волновало, чтобы ученый грек попал там, на острове, в хорошие руки. Этот кто-то не поленился навести справки и, взяв на себя функции монастырского игумена, конкретизировать, кому лучше надзирать за Арсением, – «уставщику старцу Никодиму». Арсения привезли в Соловецкий монастырь 1 сентября 1649 года. Монахи встретили его настороженно, и прошло какое-то время, прежде чем монахи оценили кроткий и покладистый характер еще не старого, лет сорока, грека. Он легко приноравливался к нормам и обычаям тех краев, куда заносила судьба. Приспособился и к соловецкому распорядку, быстро вжившись в коллектив обители и завоевав уважение большинства братьев.
Конечно, и Никону, и Морозову пригодился бы специалист-полиглот, разбиравшийся в католичестве, исламе, православии по-гречески, знакомый с Богданом Хмельницким. Только ссора с Ванифатьевым грозила катастрофой: протопоп не простил бы Никону переориентацию на партию войны, возглавляемую Морозовым. Отец Стефан разозлился на патриарха Иосифа за неодобрение единогласия. За малейший признак сочувствия тем, кто ратовал за разрыв с Польшей, покарал бы жестче и безжалостно по сути, хотя по форме опала выглядела бы благопристойно: неугодный по служебной надобности покинул бы Москву, причем надолго.
Насколько тема войны неприятна Ванифатьеву, хорошо все уяснили на отпускной аудиенции патриарха Паисия 6 мая 1649 года. Внешние почести не обманули владыку. То, за чем он приехал в Москву, в ответной речи отсутствовало. По украинской проблеме царь предпочел отмолчаться. Однако Паисий через А. М. Львова и М. Д. Волошенинова настоял на обнародовании официальной позиции Алексея Михайловича. Требование удовлетворили 9 мая. Львов и Волошенинов навестили патриарха и огласили мнение государя: «У его царского величества с великими государи короли польскими… вечное докончанье. И его царскому величеству своих государевых ратных людей на помочь войску запорожскому за вечным докончаньем дати и войска запорожского з землями в царского величества