в гром на реках и в озерах не купалися, и с серебра по домом не умывалися, и олова и воску не лили, и зернью, и карты, и шахматы, и лодыгами не играли, и медведей не водили, и с сучками не плясали, и никаких бесовских див не творили, и на браках песней бесовских не пели и никаких срамных слов не говорили… и кулачных боев меж себя не делали». За нарушение запрета полагались батоги.
Алексей Михайлович вместе со Стефаном Ванифатьевым исполнил то, о чем Иван Неронов с единомышленниками мечтал в далеком 1636-м. Но, как известно, гладко было на бумаге. Прихожане, сначала московские, затем и прочие, в подавляющем большинстве царскую волю проигнорировали так же, как и нероновское красноречие. Они проголосовали ногами, максимально сократив времяпрепровождение в церкви. Суеверные обряды и языческие обычаи тоже ничуть не пострадали, в отличие от «рейтинга» радикальных «боголюбцев», заметно опустившегося. Впрочем, политическая репутация осенью – зимой 1648 года больше зависела не от церковных реформ, а от социальных. И здесь Ванифатьев никаких рискованных акций не предпринимал, в точности осуществив обещание, данное двум поддержавшим его группам – дворянам и посаду.
С 3 октября обе палаты собора – Высшая (Боярская дума, духовные архиереи) и «Ответная» (выборные из городов и уездов) – знакомились с проектом кодекса, подготовленным комиссией Одоевского. Особых возражений не возникло, ибо ключевые интересы сословий правящей коалиции учитывались. В главе первой статья вторая гласила: «А отдавати беглых крестьян и бобылей из бегов по писцовым книгам всяких чинов людем без урочных лет». В главе девятнадцатой статья тринадцатая утверждала: «А которые московские и городовые посадские тяглые люди сами или отцы их в прошлых годех живали на Москве и в городех на посадех и в слободах в тягле, и тягло платили… а ныне они живут в закладчиках за патриархом же, и за митрополиты, и за архиепископы, и за епископом, и за монастыри, и за бояры, и за окольничими, и за думными, и за ближними, и за всяких чинов людьми на Москве и в городех, на их дворех и в вотчинах, и в поместьях, и на церковных землях, и тех всех сыскивати и свозити на старые их посадские места, где кто живал напредь сего, безлетно же и безповоротно. И впредь тем всем людем, которые взяты будут за государя, ни за ково в закладчики не записыватися и ни чьими крестьяны и людьми не называтися». Попутно упразднялась частная собственность на посадские и крестьянские слободы (так называемые белые) в городах с предместьями и в ближайшем Подмосковье.
Умиротворение дворянства и посада позволило вернуть в Москву воспитателя царя. Если кто-то и опасался возрождения диктатуры Морозова, эти страхи развеялись уже спустя пять суток после появления 26 октября 1648 года боярина в столице. 31 октября первый министр Я. К. Черкасский повздорил с ним, сидя за царским столом, и демонстративно ушел из дворца, создав повод для собственной отставки. О чем поздним вечером того же дня князя и известили. Три важнейших приказа тогда же поручили И. Д. Милославскому.