кобуры револьвер. «Стрелять будешь? На, стреляй! Только не промахнись!» – раздался пронзительный голос Колмаковой Анны, которая, повернувшись к комиссару задом, задрала вверх по пояс подол юбки и всё, что было под ней, и нагнулась. Комиссар от изумления открыл рот, затем развернулся и одним прыжком взлетел на крыльцо. «Что, испугался? Неужели она у меня такая страшная? А мужу моему нравится!» – добивала она словами бравого комиссара. В это время на крыльцо из избы выскочил Зайчиков, и не совсем понимая, почему такое красное лицо и трясущиеся губы у комиссара, заорал: «А ну, бабы, разойдитесь! А то я вас всех в холодную посажу!». «Пугал нас уже один. Да вот почему-то только дар речи потерял. А ты, толстопузый, от такого зрелища и вовсе в штаны наложишь! Ты же у нас ещё девственник», – огорошила его Анна. Зайчиков от возмущения выпучил на неё глаза и ничего не понимая, спросил: «Вы чо, били товарища Гуськова?», но заметив, вдруг, стоящего за женщинами Василия, взревел: «Это ты, колчаковский прихвостень, подбиваешь баб на бунт против советской власти?». Посмотрев в ту сторону, куда орал волостной милиционер, Анна густо покраснела и тихо произнесла: «Ты, Вася, иди своей дорогой, куда шёл. А мы тут сами разберёмся с этими пролетариями».
Колосов Иван в горнице сидел не один. Здесь уже набралось человек пять молодых мужчин, которые о чём-то живо разговаривали. «Ты чо такой хмурый, Василий Иванович? Всё не можешь привыкнуть к продотрядовским набегам? Привыкай, брат. Комиссары только во вкус входят, а что дальше будет, даже Бог не ведает», – решил успокоить товарища Колосов. «А может, чтобы он быстрее успокоился, ему самогоночки стакан налить?» – спросил хозяина Суздальцев Егор. «И то правда. Выпей-ка крепенькой и на сердце полегчает», – согласился Иван. При слове «самогонка» у Василия перехватило дыхание и во рту появился неприятный сивушный запах. Не любил он эту жидкость. За все свои двадцать три года всего раза три эту гадость выпивал, а наутро всегда ругал себя разными словами. Но сегодня Василий не стал отказываться от предложения, так как до сих пор чувствовал внутреннюю дрожь озлобленности и неукротимое желание мщения. Влив в себя с трудом за три приёма гранёный стакан крепкой самогонки, он долго морщился и швыркал носом. «Ну, как, полегчало?» – спросил минут через десять Иван. «Да вроде отпускает потихоньку», – ответил неуверенно Василий. «Ну, вот и хорошо. Значит, жить будешь», – успокоил его Степан Аверин, который тоже был среди гостей. А ещё через полчаса в горнице Ивана набилось людей, как сельди в бочке. Начатый разговор, прерванный приходом Василия, продолжился с нарастающей силой.
«Что-то нужно делать, мужики, с этими комиссарами и продотрядовцами. Уже мочи никакой нет терпеть их издевательства. Руки так и тянутся к кадыкам этих гадов», – зло высказался Василий. «Может, их ночью в постелях тёпленькими взять и придушить как котят?» – предложил Кривых Василий из деревни Стрельцовки. «А чо толку? Этих задушим, а им на смену уездные коммунисты других пришлют.