смотрит на меня с угрозой.
– Я не буду пытаться сбежать, – уверяю я.
– Сбежать? – говорит она. – С галереи? Вот уж не думаю.
– С галереи? Но мне обещали прогулку снаружи. Там. За стенами. – Я указываю на окно. – Там, на территории. Доктор Диамант так сказал.
Слива отводит взгляд.
– Туда, за стены, таких не пускают. – Подбородок хватает меня за руку. – Галерея или ничего, решай сама!
Слива уткнулась взглядом в пол. Она знает, как сильно я хочу выйти из приюта.
Подбородок встряхивает меня.
– Нечего копаться! У нас и другие пациенты есть, кроме тебя.
Так значит, никакого свежего воздуха не будет, и ничто не прогонит мою тоску, от которой так тяжело на сердце.
Галерея нисколько не приободряет меня. Солнце не заглядывает в эти окна, за столом нет капеллана. И коробки с книгами нет, нет музыки. Пианино пусто, брошено. Что мне делать? Как и остальные, сидеть, пуская слюни на колени?
Мимо проходит санитарка, ее я раньше не видела. Она не очень хороша собой, а красные щеки и блестящие глаза придают ей нетрезвый вид. Женщина садится за пианино, разминает пальцы, бросает взгляд через плечо и широко улыбается, не обращаясь не к кому-то конкретно, уж точно не ко мне, но улыбка ее неподдельна, будто она действительно рада быть здесь. Она играет «Зеленые рукава»[6] и «Лондонский мост»[7] и другие всем известные старые песни. Некоторые подпевают ей. Я не присоединяюсь к ним, но все это хотя бы немного заглушает колокол и тиканье часов.
Кто-то плачет. Женщина. Она где-то далеко. Я не вижу ее, но слышу. Она все плачет и плачет. Румяная санитарка продолжает играть, а больные – петь. Неужели никто не слышит ее? Ведь эта женщина совершенно безутешна.
О, какая тоска, какая ужасная жалоба в ее голосе, какие горькие рыдания! Ни один звук не сравнится с этой болью невосполнимой утраты.
Не могу это вынести. Не могу. Закрываю глаза и затыкаю уши, напевая что-то заунывное и лишенное мелодии. Вперед и назад, я раскачиваюсь вперед и назад, делаю вдох, и вот снова – эти рыдания. Если она не остановится, мне придется…
Руки. Красные, грубые и мозолистые руки хватают меня. Подбородок и Слива тащат меня к двери, и дальше из галереи, потом по ступеням – но я все еще слышу ее. Даже в моей комнате, даже тут – рыдания, не стихающие рыдания.
– Успокойся, – говорит Слива, прикасаясь к моему лицу платком.
– Почему никто ее не утешил? – Мой голос сел и кажется грубым. – Она надрывала сердце.
– Это была ты, Мэри, – мягко произносит Слива. – Никто не плакал, кроме тебя.
Проснувшись, я вижу Диаманта на стуле рядом с моей кроватью, он смотрит на меня. Секунды проходят одна за другой.
– Теперь вы видите, что с вами делают эти погребенные воспоминания?
Я сажусь, спускаю ноги с кровати. Мне нужно подняться, правда, я так ослабела, да и что-то подсказывает мне – Диамант не представляет собой угрозы. Не в этом смысле, по крайней мере.
– Я не могу вспомнить прошлое.
– Не