тогда уберечь ее?
Эти неотступные вопросы все чаще и чаще стали появляться в голове старого князя.
Что же касается до княжны, рано развившейся физически, но еще девочки по летам, то Бог весть, были ли заняты ее ум и сердце чем-либо иным, кроме нарядов да игр и забав со своими сенными девушками?
Как угадать в девичьем сердце момент пробуждения нежного чувства? Легче подслушать, как трава растет летом в чистом поле, как звезды шепчутся между собой на небе зимнею ночью!
Князь Никита выпил вместе с братом кубок душистого вина, троекратно облобызал свою племянницу в алые губы и сел, по приглашению князя Василия, в красный угол избы.
Княжна Евпраксия удалилась со своими прислужницами.
Многочисленные слуги князя Василия поставили между тем на стол всевозможные яства на серебряных блюдах, вина и меда в дорогих кувшинах, и братья стали трапезовать, так как был обеденный час, – перевалило за полдень.
Благоразумная осторожность того времени заставляла не проронить при холопах лишнего слова.
Разговор трапезовавших был односложен и вертелся на обыденных предметах: князь Никита не начинал своего рассказа о событиях в Александровской слободе, а брат его не задавал до защемления сердца интересующих его вопросов.
Только по лицу своего брата видел он, что тот привез ему невеселые вести.
Впрочем, многоглаголание за столом и не было в обычае того времени.
Наконец трапеза окончилась, слуги убрали со стола и удалились.
Братья остались одни.
Княжна Евпраксия между тем вернулась к себе в верхние светлицы и была, по обыкновению, весела, смеялась и шутила с девушками.
Она сидела на лавке, покрытой дорогим ковром, и перед ней, на маленьком, низеньком столике, стояла большая, вычурной «немецкой» работы шкатулка; крышка шкатулки, наполненной доверху драгоценностями, была открыта.
Евпраксия занималась их примериванием.
– Княжна, – сказала одна из девушек, – примерь еще вот эти запятья – они повиднее.
– Будет с меня примерять, девушки, надоело! – капризно произнесла княжна и захлопнула крышку шкатулки.
– Запевай-ка, Танюша, песню повеселее! – сказала княжна.
Стоявшая около нее чернобровая, круглолицая и краснощекая девушка с вздернутым носиком на миловидном и здоровом личике лихо подбоченилась:
Пантелей государь ходит по двору,
Кузьмин гуляет по широкому,
Кунья на нем шуба до земли,
Соболья на нем шапка до верху,
Божья на нем милость до веку.
Сужена-то смотрит из-под пологу,
Бояре-то смотрят из города,
Боярышни-то смотрят из терема.
Бояре-то молвят: чей-то господин?
А сужена молвит: мой дорогой!
Последние слова девушки подхватили хором. Песня сменялась песнею. Девичьи песни известны: все о суженом, о расплетении кос, о бабьем кокошнике.
После песен разговор