Николай Гейнце

Малюта Скуратов


Скачать книгу

его Тимофеем Ивановичем Хлопом или, как звал его Малюта, а также все домашние и приближенные грозного опричника – последние, конечно, заочно, – Тимошка Хлоп.

      Тимошка был злобен и жесток, любил наушничать, и все окружающие ненавидели и боялись его.

      – Так ты говоришь, что Яшка повесился, сам себя предал казни? Как будто на его шею не достало бы у нас другой петли, не нашлось бы и на его долю палача! Али затруднять не пожелал? Чуял, собака, что не стоит новой веревки. Исполать ему, добру молодцу!

      Малюта оглашал воздух хриплым, злобным хохотом и чуть не прыгал на кресле. Глаза его сверкали диким огнем зверской радости, и морщины, эти печати преждевременной старости и разгульной жизни, расходились по всему лицу.

      Тимошка глядел в упор на своего властелина. В его маленьких, сереньких глазах отражались все его внутренние качества: хитрость, лукавство, злоба и зверство, а на его тонких губах играла торжествующая, змеиная улыбка.

      – Как докладывал твоей милости, Григорий Лукьянович, повесился Яков вчера ночью, а ноне утром зарыли его, пса смердящего.

      – Ловко, неча сказать, подстроил ты, брат, эту штуку, ловко, хвалю... – разразился Малюта новым взрывом дикого хохота.

      – Рад раскинуть своим холопским умишком для твоей милости! – с низким поклоном отвечал Тимофей Иванович.

      – Раскинул, брат, по-молодецки раскинул, дьявольски умно придумал – трех зайцев, вопреки пословице, мы с тобой одним ударом ухлопали: любимца князя Василия – треклятого Яшку извели, самого князя подвели под государеву немилость, и даже дочка его, княжна Евпраксия, теперь в нашей власти. Так-ли говорю, Тишка?

      В голосе Скуратова послышались почти нежные ноты. От сильного удовольствия он стал потирать себе руки и замурлыкал какую-то песню.

      – Так, так, правильно, Григорий Лукьянович! – ухмылялся улыбкой змеиного довольства наперсник.

      На несколько минут воцарилось молчание.

      – Подождать, брат, надо и не то еще будет! – снова заговорил Малюта. – Откликнется еще не так Прозоровскому обида моя! Сам жив не останусь, а придумаю ему такую казнь, от которой содрогнется сам царь Иоанн Васильевич!

      – Всем бы давно надо знать, что не сподручно ссориться с твоею милостью, – льстиво заметил Тимошка.

      Безобразное лицо Малюты искривилось улыбкой удовольствия.

      – Да, в силе я у великого государя моего, сильнее всех бояр его.

      – И быть бы тебе над боярами боярином, да мало к царю с докуками ходишь... Ты-ли не единый почти среди всех вернейший слуга его?

      – Не люблю я докучать ему... – проворчал сквозь зубы Григорий Лукьянович, и лицо его омрачилось.

      Сан боярский был издавна высшею степенью в государстве. Малюта был честолюбив и страстно добивался его, но Грозный не возводил его в эту степень, как бы уважая древний обычай и не считая своего любимца достойным носить этот верховный сан. Получение боярства было, таким образом, заветною, но пока недостижимою мечтой Григория Лукьяновича.

      –