нетривиальным способом хочет поздравить меня с праздником. Не дождавшись ответа, я продолжила подкалывать этого серьезного с виду докторишку.
– Так что же, многоуважаемый, вы все еще здесь делаете? Разве вы не должны везти цветы своей… – глянув, что кольцо на безымянном присутствует, закончила, – … жене?
– Да, непременно. Обязательно поздравлю, Светлана. А сейчас мы с тобой прокатимся в одно место.
Продолжая думать, что это все какой-то розыгрыш, я смиренно выполнила указание. Мы оделись и вместе с родителями выехали на встречу к моему грандиозному подарку – так я тогда думала.
Если бы я знала, что это было…
Мы ехали на стареньком фиате. Все молчали. Папа, мама и тот самый доктор Карелов. Я с детства любила петь. Поэтому пока они молчали, я пела. Да, мелодично и красиво: «Скрылся во тьме весь мир сложный, только луна и звезды. И кажется мне, печаль в прошлом, но если рядом ты…»
Папа громко, с надрывом так, вздохнул, будто хотел скрыть тупую боль, что вырывалась наружу, и еще сильнее сжал руль. Думаю, в тот момент он бы заплакал, если бы дал волю своим эмоциям. Но он не мог. Он вообще никогда не плакал. Но, как я люблю говорить, любое «никогда» – это всего лишь вопрос времени.
Сначала я не поняла, куда меня привезли. Какое-то здание, люди, что встретили нас у входа… Слова Карелова о том, что родители подождут в машине… Меня ведут вверх по лестнице… Ни запаха, ни цвета стен – ничего не помню, все как в тумане.
А потом я оказалась в помещении с решетками на окнах. Какие-то странные люди медленно, словно зомби, вышли из своего мира, чтобы полюбопытствовать: кого это там привезли?
Ко мне подошли незнакомые женщины в белых халатах и стали снимать с меня одежду.
–Что вы себе позволяете! – я начала сопротивляться. – Вы не имеете права! Уберите руки!
Я перешла на крик и даже укусила кого-то.
Медперсонал скомандовал:
– На вязки ее!
Мне связали руки и ноги, словно распяли на кровати. Затем что-то вкололи в верхнюю часть бедра, так как я наотрез отказывалась предоставлять им свой юный зад. Причем укол пришлось делать дважды – препарат никак не пробивал мою ЦНС. Но запомнить название я смогла: реланиум.
Кажется, только тогда я начала понимать, куда меня определили.
Мысли прокручивались в голове, и я не могла поверить, что родители упекли меня в психиатрическую лечебницу. Меня отвергли мама и папа! Почему? За что? Слезы отчаяния глушил болючий реланиум, растекающийся по телу. Сознание погрузилось в темноту, кишащую неприятным, смердящим запахом несправедливости…
Я отключилась.
Именно эта часть жизни убьет во мне добрую и милую Свету. Мне придется выживать в суровом мире социальных установок и ограничений. Будто стерли меня ту, кем я родилась. Я начну носить подходящие маски, скрывая ото всех душераздирающую боль. Перестану быть собой.
Первый курс моего лечения был обозначен длиной в четыре недели. Российское здравоохранение и психиатрия девяностых оставляли желать лучшего. Я не знаю, чему учили тогда врачей – психиатров, но мне, ребенку,