в школу никто не приходил, и некому было одернуть ее. Она наскоро стерла с белой пластиковой поверхности грязные следы кроссовок, зябко подышала на покрасневшие руки и уставилась в окно. Там, неподвижный и пустой, разлегся двор школы со вспученными заплатками асфальта; одна из двух половинок ворот была открыта – это Полина ее сдвинула, чтобы войти. Вокруг школы темнела полоса лесопарка со старыми вязами и тополями, которая постепенно переходила в настоящий лес. Он наползал на Троицк-N с запада, с каждым годом все больше и больше – город рос в восточном направлении, а западное почему-то оказалось у мэрии невостребованным.
От ворот школы вился замусоренный переулок, в котором они с Агатой часто зависали, обсуждая все на свете. За ним сонно моргали многоэтажки, продирая заспанные глаза; распухшим серым телом торчал из оврага Завод. Чуть дальше шумела объездная дорога, по которой день и ночь мчались автопилоты в сторону Москвы. Горизонт в том направлении всегда горел едва заметным синим светом – мертвый неон, когда-то давно забравший Москву в плотное сияющее кольцо. Оно было видно только ночью и появилось еще до рождения Полины. Взрослые называли его Границей.
Полина не до конца понимала, как и почему появилась Граница: она как-то загуглила короткое видео с президентом Лапиным, где сообщалось: «Инициаторами визового режима выступили жители городов-миллионников, которых беспокоила неконтролируемая миграция консервативной и малообразованной части общества в мегаполисы. Чтобы обеспечить каждому равный и справедливый доступ к благам, была введена система социального рейтинга и…» – и прочее бла-бла-бла, которое Полина силилась понять за обилием канцелярита. Но, кажется, суть сводилась к тому, что Граница окончательно разделила людей на технократов и консерваторов. Технократы слыли достигаторами; их религией стали наука, карьера и инновации, программирование, биология и химия, скорость, оптимизация и прогресс.
Консерваторы же предпочли не проживать свою жизнь в бесконечной гонке; они яростно отрицали мир, повернутый на скорости внедрения нового; они не приняли наноинженерию и медицину роботов, ссылаясь на их вред для здоровья; они отрицали микрочипы и жизнь в виртуальной реальности, и, чтобы компенсировать это, ударились в религии – православие, буддизм и неоязычество, в альтернативную медицину и агропромышленность. Консерваторы предпочитали знать мало, только то, что им нужно для жизни, – так, по их словам, они боролись с нескончаемыми потоками информации, которые тщетно мечтали объять и переработать технократы.
Мама иногда рассказывала Полине о том времени, когда только включили Границу: по ночам на улицах тогда стреляли, около Москвы взрывали машины тех, кто пытался прорваться без визы, а по всей стране начались стихийные протесты. Впрочем, они быстро утихли, потому что Лапин именно тогда ввел знаменитый ББД – базовый безусловный доход. Так те из консерваторов, кто мечтал ничего не делать, получили наконец легальную возможность для этого. И, к сожалению, оказались в большинстве.
Амбициозным