подумала бы, – с добродушным смехом ответила Женя.
– А ещё, вам, наверное, кажется, что я совсем не похож на отца?
– Вот тут ты ошибаешься. Ещё как похож.
– И чем же?
– Такой же вспыльчивый, – весело сказала она.
Чайник закипел. Антон тоже. Щёки обожгла смесь злости, стыда и растерянности.
– Пожалуй, мне пора, – он резко встал и направился к двери.
– А как же Олег Юрьевич? Он хотел тебя увидеть…
– Передайте ему, что я зайду в другой раз.
– Ну что ж…. До встречи! Не обидишься, если я выпью твой чай?
***
Небо плевалось на асфальт грязным снегом. Даже сквозь стекло он чувствовал, как эти противные тёплые плевки, смешанные с землёй и песком, потихоньку просачиваются в его кровь. Антон вдруг как никогда остро ощутил потребность чистоты в городе. Весну, кажется, отменили – осталась только полупрозрачная водянистая кашица под подошвами ботинок. Это она, весна, не успев начаться, умерла под его ногами. А он затоптал, задушил, впечатал её в землю. Он и ещё несколько тысяч горожан. Город задыхался, давился машинами, заводами, бензинными разводами в лужах, свалками, выхлопными газами. Весне здесь было страшно, душно, скучно, в конце концов. Город исчерпал себя. Город протух. Город невозможно состарился, обесцветился, облез. Совсем как буфетчица.
Антон всё знал наперёд и наизусть – вокзальные часы остановились ещё двадцать лет назад, когда… Когда время ушло и больше не вернулось. Когда маму увезли в длинном чёрном шкафчике. Когда был тёмная горькая весна. Она тогда была в последний раз. А маленький Антоша не понимал, что происходит, но чувствовал, что-то нехорошее, зловещее и изо всех сил цеплялся за папин рукав, чтобы не упасть куда-то, откуда не возвращаются. Отец сажал его на колени, прижимал к себе и подолгу молчал. Только дышал тяжело. Антоша всё время хотел плакать и есть. Он до сих пор помнил блины с заветренными ломкими краями. Какие же они были в тот день безвкусные…
3.
От выпитой водки хотелось петь: громко, протяжно. Как будто вместе со звуком можно было вытащить из себя все занозы и все иглы. Вот только не спастись, не укрыться в городе, где каждый сантиметр асфальта кричит: «помнишь?». Он помнил. Слишком хорошо, слишком чётко.
Антон посмотрел в окно, криво усмехнулся своему раздвоенному отражению на стекле и заказал ещё стакан.
***
Евгения, Женя, Женечка… Антон искал и придумывал поводы, чтобы лишний раз прийти к отцу и увидеть её бледные руки с мраморными прожилками, тонкий выразительный рот… Мальчишка, девятнадцатилетний пацан, папенькин сынок, затаив дыхание, смотрел на неё во все глаза и думать не смел о чём-то большем.
Всё лето они ездили на пикники, и это было невыносимо. Отец за рулём непринуждённо шутил, выпуская жидкий дым в приоткрытое окно. Женя смеялась. Антон, сидящий на заднем сиденье, молчал и делал вид, что погружён в свои мысли. Время от времени отец подмигивал и кидал в его сторону короткие замечания: «Ты гляди, какой серьёзный» или «О чём задумался,