папа решил, что управлять огромным городом не так интересно, как быть дипломатом и посмотреть мир. А для этого надо было пройти обучение в Дипакадемии в Москве, выучить за три года пару иностранных языков и стать сотрудником МИДа. Да и мама тоже в это же время поступила в московскую аспирантуру и начала работу над диссертацией по своему любимому Кюхельбекеру, которого так же, как и боготворимый ею Александр Сергеевич Пушкин, запанибрата, любовно называла просто Кюхля.
Так я оказался в холодной, неприветливой Москве. Попробуй тут взять эскимо в палатке и вприпрыжку побежать домой. Догонят ведь!
Мы были крепкой и дружной семьей. С братом в свои пять и девять лет на подпольном совете мы решили поддержать родителей, невзирая на то, что отчетливо видели их стратегическую ошибку. Строить козни не стали, хотя пару раз в довольно резкой форме детского нытья предлагали родителям всё бросить и вернуться домой.
В Москве мы несколько месяцев вчетвером пожили в небольшой комнате в общежитии с удобствами в конце коридора, что было вполне себе весело. А потом получили трехкомнатную квартиру в новехонькой девятнадцатиэтажной высотке в самом конце тогдашнего Ленинского проспекта. Где я и прожил следующие тридцать три года своей жизни, постоянно куда-то уезжая, но неизменно возвращаясь.
По моему глубокому убеждению, детство заканчивается с началом школы. Именно тут, на юго-западной окраине столицы, я и пошел в первый класс московской средней школы № 257.
Если вы полагаете, что следующие десять лет я провел тут, вы глубоко ошибаетесь. Помните, я в предыдущей главе намекал на непоседливость своих родителей? Так вот: школ в моей жизни было аж четыре штуки.
Первый и второй класс тут, в Москве. Первую учительницу мою звали Евгения Петровна. Родители говорят, что первого же сентября я вечером вполне серьезно и озабоченно поинтересовался: «Что? Теперь так будет бесконечных десять лет?» После чего ушел в себя и несколько дней ни с кем не общался.
В первом же классе был представлен главе местной шпаны – авторитетному Сашке Грушину. Он учился в пятом вместе с моим братом и почему-то очень симпатизировал ему, что делало нашу дворовую жизнь в целом безопасной. Сашка в свои двенадцать реально управлял бандой, состоявшей из старшеклассников и даже выпускников школы. Нестандартный ум, умение пить и курить наравне со старшими, а также заканчивающийся срок сидящего в тюрьме по очень тяжким обвинениям старшего брата делали власть Сашкину практически безграничной. Его реально побаивались на районе даже взрослые хулиганы. Ну а мы, воспитанные на книгах Гайдара, понимали, что в двенадцать лет командовать полком не такая уж и редкость.
Помню, как мы в первом классе, едва научившись писать, вместе со Славкой и Лехой переписывали печатными буквами в тетрадку текст народной песни, которую старшие ребята пели под гитару в подъездах. Песня была об американском летчике, воевавшем и подбитом