был биток, а также мясо, водка и Артур Пирожков: кто-то выбрал такой отдых. Я не осуждал этих людей, тем более что вокруг меня бегали счастливые дети: девочки лизали мороженое, а мальчишки дули в свистки и прыгали на батуте. В Джанхоте всем было плевать на чемпионат мира по футболу.
– Россиянство! – Маша произнесла это слово так, будто оно означало нечто гадкое. – Надо было в Геленджик ехать. Там хоть супермаркеты есть и отели хорошие. А тут даже аптеки нет!
Я промолчал. Маша любила комфорт, и с этим ничего нельзя было поделать. Вдруг в дальнем углу площади заиграл саксофон. Я сразу узнал песню Игоря Талькова «Летний дождь».
– Хоть какая-то культура тут есть. Пойдём послушаем?
Маша снисходительно улыбнулась. Она считала себя утончённой и чуткой до любого искусства. Девушка и правда кое-что в нём понимала, но только как зубрила. Она могла пересказать сюжет, но не умела читать между строк и уж тем более не могла сформулировать суть. Пару раз мы разговаривали с ней о книгах, и всегда её анализ был поверхностным, а часто – просто ошибочным. Зато Маша была богата. Не то чтобы это было для меня важно, но в перспективе могло решить кучу проблем: я мог бы писать книги, не волнуясь о тыле. Что было ещё немаловажно, она верила в меня. Вернее, в то, что я могу стать известным, сделав известной и её. Маша была тщеславна.
– Какую прекрасную музыку он играет! – сказал я, когда саксофонист закончил с Тальковым и начал Шаинского, «Облака».
– Дешёвка! – ответила Маша. Ей не понравился репертуар. Она утверждала, что саксофонисты должны играть только классику или джаз.
– Боже, – сочувственно протянул я.
– Хватит слушать этот детский сад! – Маша потянула меня за руку.
Мы пошли на пляж, но не на центральный, а на дикий. Хотелось уединиться и потрогать друг друга.
– Осторожно! – я держал Машу за руку и медленно вёл за собой. Берег был не просто каменистым, а буквально состоял из камней, местами весьма крупных.
Люди поначалу нам встречались часто, и только минут через десять появился реальный интим. Мы сели на плоский валун и начали пить вино из горла. Поодаль небольшая компания жгла костёр. Солнце уже село, поэтому мы были для них только силуэтами. Они для нас – тоже: красное пламя и чёрные тени.
Я стал приставать к Маше. Она, захмелев, посмеивалась и была категорически «за», подрагивая, как довольная кошка. Шептала мне всякие пошлости и спрашивала, напишу ли я об этом в новом рассказе. Я отвечал, что напишу непременно, а сам гладил её прекрасные груди, мял их и теребил соски, отчего Маша громко ахала.
– Он встал, – сообщил я спокойным голосом и, будто предъявляя улику, положил Машину руку на свои шорты. – Потрогай.
Маша не только потрогала, она расстегнула ширинку и сделала это. Её язык был прохладен и свеж, будто она только что пила ключевую воду. Я глотнул вина и посмотрел на Чёрное море, утопая в море удовольствия. Когда Маша закончила, я протянул ей бутылку. Мы молча потягивали «Лыхны» и считали звёзды.
– Сорок