не любила поговорок и не верила им. Ей нравился Бунин: его породистость, интеллигентность и душевная холодность. Киргизочка считала Ивана Алексеевича глубоким автором с безукоризненным стилем. Я – мягко говоря, нет. Из-за этого мы, кстати, и поругались с Галей единственный раз. Так сказать, на литературной почве.
А начиналось всё невинно. Субботним вечером мы решали, что посмотреть перед сном. Галя предложила фильм «Солнечный удар», который снял Никита Михалков по произведениям Бунина. Я фыркнул, заявив, что первый – ещё норм, а вот второй – это полное днище: одно пижонство и словоблудие. К тому же он был за белых, но я-то – красный. Киргизочка что-то мне резко ответила. Слово за слово, началась перепалка. Крики. Взаимные обвинения. Мат. Минут через десять мы успокоились, и я согласился на «Солнечный удар». Фильм мне понравился, а вот Бунин стал ещё неприятней. У меня появилось к нему предубеждение. Помню, прочитав его дневник под названием «Окаянные дни», я подумал: «Если это не сборник анекдотов, а, видимо, это не так, то, значит, это именно то, что сейчас называют “либераху порвало” – идеальный случай».
Ради интереса я купил ещё две книги Бунина, типа самые-самые: роман «Жизнь Арсеньева» и сборник рассказов «Тёмные аллеи». Прочитав их, я окончательно всё решил для себя: «Ну и говно.
И за что ему только Нобелевскую премию дали? Какая-то мутная история. Похоже, политика».
– Ещё не время съезжаться, – подвела черту Галя. – Давай сейчас не будем об этом.
– Не хочешь – как хочешь. – Я протянул ей бокал вина.
Мы выпили. В комнате царил полумрак.
– Может, гирлянду включить? – спросил я. Она так и висела на книжном шкафу после Нового года.
Галя кивнула. Я нажал на кнопку и получил немедленный результат. Комнату заполнил мигающий праздничный свет. Атмосфера стала как в детстве. Заворожённость. Мы с Галей притихли. Каждый думал о своём. Я поставил бокал на журнальный столик и прошёлся по комнате, заложив руки за спину, как Наполеон. Киргизочка пристально наблюдала за мной, щуря свои и без того узкие глаза.
Она получала удовольствие оттого, что я чувствую неловкость, а Галя точно знала, что именно неловкость я сейчас испытываю. Вчера я выслал ей свой новый рассказ и теперь ждал вердикта. Именно вердикта: «казнить нельзя помиловать». Где будет запятая? С некоторых пор я сделал Галю, по терминологии Стивена Кинга, своим идеальным читателем. Но я пошёл дальше него: сделал Галю своим единственным читателем.
– Не хочешь покурить? – спросил я, не выдержав.
Неловкость в тишине – это как ёрш (водка плюс пиво): невозможно много выпить.
– Покурить? – не поняла Галя. – Чего покурить?
– Табака с родины табака. С озера Титикака. Табак очень крепкий. И очень дорогой.
– А ты говорил, что у тебя денег нет, – на лице киргизочки появилось то самое порнографическое выражение: слегка ироничное.
– Меня сосед угостил. Он недавно вернулся из Боливии.
– Ну-ну. – Она откинулась на спинку дивана.
«Издевается», –